А у отца в торговом караване был знакомый врач. И этот врач, по просьбе отца, проделал любопытную вещь: дал новой рабыне выпить кубок вина, в которое подмешал макового молочка… И когда та впала в наркотическую эйфорию, сумел ей крепко внушить, что она должна стать глазами и ушами греков во дворце фараона. Иначе, мол, её змея укусит. Насмерть. И надели ей на руку золотой браслет в форме змейки.

Тут всё понятно: этакий лазутчик, про которого и не подумаешь. И днём и ночью услаждает слух и зрение фараона музыкой и танцами. И вообще — услаждает. И кто заподозрит любимую наложницу в предательстве? А что она будет любимой наложницей, подразумевалось само собой. Не девушка — цветок! Не зря за неё две лошади отдали.

Но, то ли фараон не слишком доверял чужестранцам, то ли слишком любил свою некрасивую дочь, но он отдал новую рабыню дочери. В служанки.

Понятно, та девушка перепугалась, что золотая змея её укусит, раз она не может ничего шпионить про фараона и побежала к грекам. Тем пришлось её успокоить, что так и быть, если она будет шпионить про дочь, это ей зачтётся, как за отца. А в конце концов, получилось даже лучше, чем думали. Потому что именно от дочери пошла настоящая угроза, а не от фараона.

В общем, когда Андреас узнал от этой рабыни обо всех замыслах дочери фараона, он понял: надо бежать! Причём, срочно. И подал почтительное прошение начальнику стражи с просьбой разрешить ему покинуть страну с ближайшим караваном. По торговым надобностям. Обычное, стандартное прошение. И… получил отказ! И это напугало Андреаса больше всего. Никогда и никому не отказывали. А тут — раз! — и отказали. Значит, всё не просто так. Значит, готовится серьёзная провокация.

Бежать! Немедленно бежать!

Это хорошо, что живя в Та-Кемете, он выучил язык и мог говорить без акцента. Испуганный юноша зашил в пояс последние три сотни золотых монет, надел парик, приклеил усы, натянул старый, драный халат и грязную феску, и, никем не узнанный, купил себе место в караване, который вёз товары до самого Неаполиса[1], что на берегу Средиземного моря.

Дома тоже успел сделал приготовления. Во-первых, распустил слух, что он заболел. И пригласил доктора, того самого, друга отца, сделать вид, что тот его навещает. По крайней мере, хотя бы первые три дня. За это отдал ему все оставшиеся непроданными товары. Ну, кроме тех, которые загодя и тайно отправил в караван. Это во-вторых. Должна же у него быть хоть какая-то финансовая безопасность?

Конечно, кажется, что гораздо проще было выбрать маршрут по великой реке Хапи, благо и город стоит недалеко и плыть совсем рядом. А там — привычным маршрутом через Палестину, в обход Средиземного моря… То-то и дело, что «кажется»! Уж что-что, а речные пути всегда были под самым пристальным вниманием семьи фараона. Река Хапи даёт жизнь и процветание всей стране Та-Кемет и на её берегах столько внимательных глаз! Не то, что человек, мышь незамеченной не проскочит! И сигнальные костры вдоль всей реки. Зажжётся хоть один — тут же и остальные запылают. И тогда конец всему движению! Ни лодка, ни плот, ни даже обычная сломанная ветка не уплывёт, не скроется. Поймают, остановят. И будут держать, покаспециальное разрешение на продолжение движения не поступит. От самого фараона, между прочим. Так что, юноша принял решение двигаться совсем в другую сторону. Куда не ждут. Где не будут искать. И всё равно, пришёл в караван-сарай в нищенском одеянии.

Нельзя сказать, чтобы начальник каравана обрадовался бродяге. Да и другие купцы не были в восторге. Путь не близкий, а если бродяга болен? Если у него вши? Кому охота привезти из поездки букет болезней? Но Андреас сказал великое магическое слово: «Уплачено!». Услышав которое, многие принялись задумчиво пожимать плечами. Потому что слово воистину магическое!

— И на чём же ты поедешь? — уточнил хмурый караванщик, — Или бегом побежишь? А чем в дороге питаться станешь? Верблюжьей колючкой? Так это для верблюдов!

— Вот мой верблюд! — ткнул пальцем бродяга в белоснежного красавца, на которого бросали завистливые взгляды остальные купцы, — И вот эти два тоже мои. А во вьюках есть и еда и питьё. Едем!

— Но это же… — растерялся начальник каравана, — это же…

И пристально вгляделся в черты лица бродяги. Андреас взгляд не отвёл и в ответ смело посмотрел прямо в глаза караванщику. Тот смешался.

— Едем! — повторил Андреас.

— Едем, — эхом откликнулся караванщик и глубоко задумался.

[1] … до самого Неаполиса… Ныне город Набуль, Тунис.

Читателям

Пухленькие пальцы Фунтика в последний раз пробежались по клавиатуре. Точка. Фунтик откинулся на спинку особого эргономичного компьютерного кресла и покосился на друга. Гарик, как всегда, сидел в кресле-качалке. Но не покачивался. Плохой признак! В руках Гарик крутил неизменную трубочку. Погасшую. Не пускал, как обычно, вонючий дым в потолок. Совсем отвратительный признак! И последний штрих. Рядом с Гариком стояла пустая чашечка из-под кофе. Пустая! А Гарик не требовал новой порции! Неужели всё так погано?! И в то же время, разговор назрел. Откладывать дальше нет смысла.

— Э-э-э… Дружище…

— Нет! — раздражённо рыкнул Гарик.

Получилось, словно лев в саванне отгоняет надоедливого тушканчика.

Фунтик обиженно засопел, но своего намерения не оставил.

— Я хотел сказать…

— Знаю я, что ты хотел сказать! — слегка понизил голос Гарик и повернул голову в сторону друга, — Ты хотел сказать, не удалить ли нам этот проект, «О чём молчат рубины», и не начать ли что-нибудь новое. Нет!

— Э-э-э… а как ты…

— Пф-ф! Тоже мне, бином Ньютона! Неужели я сам не вижу, что читатели нам не пишут?! Вижу, дружище, вижу… И, представь себе, тоже переживаю!

— Ты?! Переживаешь?!

— Я. Переживаю. Но удалять проект подожду.

— А-а-а…

— Как ты не поймёшь?! — опять повысил голос Гарик, — Я в этот мир уже вжился! Ещё до того, как мы написали слово «Пролог»! Я там лично был! Я стоял за занавеской и подслушивал, что говорит папа римский своему легату! Я еле увернулся на поле боя от мчащегося на меня всадника, с копьём наперевес! И то, если бы не добрый щит, по которому скользнуло копьё… Я бродил по ночному средневековому городу, опасаясь местных бандитов, с кистенём в руке, — самое верное оружие для городской драки, между прочим! — и мимоходом заглядывал в подозрительные таверны, из которых всю ночь слышались музыка, разухабистые песни, пьяные крики, визги доступных женщин и предсмертные хрипы. И никого такое сочетание звуков не