смущало. Даже городских стражников, патрулирующих ночной город! Я видел, как во время мора, люди в специальных масках, напоминающих птичьи клювы, крючьями стаскивают своих умерших родственников в общую яму и священник читает общую заупокойную молитву, не разбираясь, христиане в той яме или какие-нибудь мавры: на том свете Господь разберётся! Я полз по отвесной стене замка, обдирая в кровь пальцы и срывая ногти, зажав в зубах верный кинжал, чтобы вырезать к энтой матери охрану при воротах и впустить осаждающих! Я вёл душевные разговоры со смутными типами, которые, как я надеялся, пираты и могут переправить меня без лишних хлопот в нужное мне место. Точно так же, без хлопот, они могли меня просто прирезать! Я стоял в нише будуара и видел, как юная девушка пытается соблазнить своим прекрасным телом дряхлого старика, только потому, что так приказал её отец, разорившийся барон, а старик был важный граф, и мог снизить налоги… Старик всё понимал! И наслаждался беспомощностью юной жертвы, растягивая удовольствие. Как паук, который не сразу жрёт попавшуюся в его сети муху, а вспрыскивает в её брюшко особую жидкость и ждёт, пока муха хорошенько дозреет… Я подносил зажжённый фитиль к громадной бомбарде, склёпанной неизвестно где и неизвестно кем, и с ужасом ждал, сейчас её разорвёт, вместе со мной, или на этот раз обойдётся? И бомбарда грянет как надо, унося тяжёлое ядро в гущу врагов?

Ты понимаешь?! Я был там!

— Я тоже, — негромко заметил Фунтик, — Я тоже там был. Разве ты не помнишь, что после выстрела бомбарды, тебе пришлось отнести меня в сторонку? Я чуть не задохнулся в пороховом дыму!

— Н-да, порох был там отвратный, — пробормотал Гарик, — Самодельный, как и сама бомбарда, и ядро к ней, да и вообще… После каждого выстрела приходилось ждать, пока ветер развеет облако дыма, чтобы хотя бы увидеть результат выстрела! Ну, и зарядить бомбарду снова.

— Вот видишь! Я тоже до хрипоты ругался на средневековом рынке с наглым торговцем, который запросил за обычную кольчугу двойную цену! И так и не купил её, а потом корчился на земле, получив подлую стрелу в спину. Если бы я не был таким жадным! Я тоже видел, как сжигали юную девушку, которую обвинили в том, что она ведьма. Потому, что снизились надои у коровы её соседки, а все видели, как она шла вечером мимо соседкиного сарая! Сперва её запытали до беспамятства, пока она не призналась во всём. А как известно, в Средние века, признание — мать доказательств. И её сожгли. И никто не пожалел её! Даже родители, которые только и горевали, что не уследили за своей беспутной дочуркой. И я оцепенело стоял на площади, вдыхая гарь костра… Я тоже прятался за узкой ширмой, когда подслушивал, как исповедник привычно — привычно! — рассказывал епископу сведения, которые он узнал на исповеди. Он выдавал тайну исповеди! И не стыдился этого. Я тоже был там! Но, помимо мерзостей, крови и боли я видел и другое. Например, однажды мне пришлось всю ночь скакать на коне, в заснеженном лесу, со взведённым арбалетом, слушая вой волков. Ибо зимой, когда мало еды и волки собираются в стаи, ездить одному по лесу — безумие! Но я следил за рыцарем, а рыцарь поклялся рыцарским словом и не мог его не выполнить без урона чести для своего рода. И мне пришлось скакать всю ночь по следам того рыцаря. Знаешь, куда торопился рыцарь, подгоняемый словом чести? В плен! Будучи побеждён на поле боя, он поклялся, что к назначенному сроку явится в назначенное место. И явился, чёрт побери, чуть не заморив коня бешенной скачкой! Я видел это! А средневековые университеты?! Там, именно там зарождалась современная наука! Ибо учёные античности были, конечно, молодцы, но не сделали главного: системного подхода к образованию!

— Ты прав, дружище, — вынужденно признал Гарик, — Люди всегда стремятся познать неведомое и всегда тянутся к прекрасному. Я тоже слушал научные диспуты в Пражском университете. Я тоже восхищался великими полотнами художников, прекрасными скульптурами и, конечно, как писатель, с удовольствием наблюдал за зарождением романистики… Именно поэтому я не хочу бросать проект «Рубины…».

— Понимаю… — пробормотал друг, — Понимаю, но… но всё же, я думаю, что проект «Рубины…» нужно сворачивать. Мы пишем не для себя. Мы пишем для читателей.

— Вот именно! — неприятным голосом проскрипел Гарик, — Мы пишем для читателей. И пока читатели не скажут: «Фу-у, какая гадость!», мы не можем оценить, что это действительно, гадость. А может, читателей всё устраивает? Может, им нравится? Может им наши пространные размышления, с массой подробностей, по душе? Может, они потому и не пишут, что всё хорошо? Когда всё хорошо, о чём писать?

— Если всё хорошо, тогда бы нас хвалили, — вздохнул Фунтик, — А читатели молчат…

— Пока молчат — будем писать про рубины! — отрезал друг.

— А может, всё же спросить самих читателей? — не выдержал Фунтик, — Пусть они сами выскажут своё мнение: продолжать или свернуть проект и вернуться к привычному формату?

— Ну, спроси… — пожал плечами Гарик, — И это… у меня кофе кончился!

— Подожди! — отмахнулся Фунтик, — Не до тебя сейчас!

Фунтик смущённо откашлялся и даже, зачем-то, поправил ворот рубашки:

— Дорогие читатели! Любимые подписчики! Авторы стоят на распутье! Без вашей обратной связи они не могут определить, нравится ли вам новая книга или нет. Пожалуйста, не пожалейте минуты времени и дайте свою оценку! Можно совсем кратко, например: «Два из пяти» или «Три из десяти» или «Не нравится» или «Замечательная вещь, продолжайте!». В общем, любой комментарий, пли-и-и-из!!!

Глава 8. Легенда. Окончание. Бегство

Когда очевидцы молчат, рождаются легенды.

Илья Эренбург.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 25.07.1410 года. Утро.

Шестьдесят дней! Полных шестьдесят дней шёл караван к цели. Шестьдесят дней верблюды мерили своими длинными, мосластыми ногами песчаные просторы. Первые дни Андреас беспрестанно вертел головой, не завихрились ли сзади, на горизонте, жёлтые пески от неотвратимой погони? Не скачет ли по пятам каравана фараонова конница? Много не надо. Достаточно пяти человек. Потому что никто не посмеет сопротивляться, а наоборот, с великим усердием помогут поймать преступника. Потом успокоился: больше чем за десять дней пути в пустыне без верблюдов не обойтись. А значит, если и есть погоня, то её скорость будет равна скорости каравана, и можно надеяться уйти. А потом бесконечные дни, насквозь пропитанные зноем и песками, притупили все человеческие чувства. Только сидеть между горбами, под импровизированным пологом, защищающим от жгучего солнца, да кивать головой