холодным потом. Скрюченные пальцы судорожно зажимали рот, и не было никакой силы их расцепить. Дрожь пробивала вновь и вновь лютой лихорадкой и, измучив его наяву, всё же решила отступить.

Фёдор лежал, вжавшись спиной в холодную стену, и только сейчас ощутил тепло на груди. Сквозь намотанное с вечера тряпьё выступала кровь от открывшейся раны. Фёдор резко повёл взглядом на какое-то шевеление там, в тёмном углу. Глаза разболелись пуще прежнего, и он не мог двигать ими без боли. Басманов встал через силу. Едва ли не подкосившись и не рухнув ничком наземь, Фёдор обрушился локтями на стол. Руки взвыли пронизывающей болью.

Фёдор прорычал и бросил злобный взор на фигуру, ставшую во мраке. То был не призрак и не лукавый дух, но человек из крови и плоти – Афанасий. Крик Басманова разбудил князя, но Вяземский не ступал дале, видя, какою злостью его опаляет Фёдор, быстро озираясь по сторонам. Его взгляд, обезумевший от боли, быстро выискал мутную бутыль. Наклонившись к ней, Фёдор взял её дрожащей рукой, но сил откупорить не было.

Басманов резко, до боли в шее, обернулся на Вяземского, ибо Афанасий сделал шаг. Фёдор обернулся и отступил назад, обходя за стол. Вяземский глубоко вздохнул и уж решился подойти ко столу, взять бутыль и открыть её под пристальным презрительным взором Басманова.

Афанасий оставил бутыль на столе, а сам опустился на скамью, будучи чуть поодаль. Басманов взялся за водку и лихо принялся её глушить. Избитые губы, дёсны и язык резко обожглись, и Фёдор отстранился, бессильно опустившись за стол.

За окном тоскливо скулил северный ветер. В избушке затянулось унылое молчание. Сглотнув, Фёдор коснулся разбитой губы. Досадно цокнув, он вновь хлебнул водки да кашлянул пару раз, поперхнувшись.

Афанасий лишь мельком поглядывал на Фёдора. Когда же князь поднял очи, плечи Басманова дрожали. Фёдор опустил голову да глядел пред собой, на стол, на собственные руки, сжатые в кулаки. С уст срывался сиплый вздох. Он дважды шмыгнул носом.

Сорвавшийся крик ужаснул Вяземского. Князь замер, боясь пошевелиться, покуда Басманов задыхался отчаянным хрипом. Афанасий мучительно отринул всякую мысль о любом прикосновении, ведая, сколь изувечено тело страдальца, и тем паче явственнее выступили увечья души Фёдора. Вяземский мог лишь безучастно внимать этому рвущемуся, безумному плачу.

* * *

Наступило пасмурное тихое утро. Фёдор отошёл от тяжёлого сна с резким вздохом. Он несколько мгновений пялился сонными глазами в потолок. Сухие губы горели пуще прежнего, и всё лицо ныло гнусным синяком. Даже медленное ленивое моргание давалось с болью, но не это сейчас терзало Фёдора. Он явственно помнил пробуждение средь ночи, и помнил, как напился, и помнил, как отрубился прямо за столом.

Привставая на печи, Фёдор осторожно потёр затылок и размял шею. Сглотнув, он ступил голыми ногами на холодный пол. Подходя к окошку, он опирался на печь, стол, стену да, наконец, рухнул на скамью, тихо промычав себе под нос. Фёдор отворил дряхленькие ставни и зачерпнул снега. Он огляделся последний раз, уж уяснив, что Вяземского нынче нет.

С глубоким вздохом он растёр горсть снега по лицу. Пощипывая сбитые скулы, нос и губы, морозный холод помог пробудиться от тяжёлого пьяного сна. Фёдор охотно зачерпнул ещё, растирая шею, грудь, отерев руки. В это мгновение раздался скрип. На пороге избёнки появился Вяземский. Фёдор невольно свёл брови и внимательно следил за Афанасием.

Князь глубоко вздохнул, быть может, чему-то огорчившись, быть может, утомлённый трудом с раннего утра. Всяко Афанасий коротко кивнул Фёдору, и тот ответил, чуть расслабив лицо и вновь прислонивши холодный снег к коже. Вяземский кинул охапку дров сушиться к печи и опустился на скамью.

– Афонь, – тихо позвал Фёдор.

По спине князя пробежал холодок, он не признал голоса Басманова – до того он звучал глухо. Всяко князь кивнул. Только сейчас в мутном и блёклом свете северного утра Афанасий приметил несколько седых волосков в смольных волосах. Вяземский порешил уж не пялиться.

– Что случилось-то? – слабо ухмыльнулся Басманов.

Афанасий подался назад, проводя по своей шее. Его плечи заметно поднялись, покуда с уст сошёл тяжкий вздох. Постукивая пальцами по столу, князь собирался с мыслями.

– Что-что… – молвил Вяземский и прочистил горло. – Заговор.

Кривая улыбка дрогнула на устах Фёдора. Сведя брови, Басманов заглянул в глаза князя.

– Отца моего кто убил? – твёрдо произнёс Басманов.

– Малюта, – тотчас же ответил Афанасий.

Фёдор поджал дрогнувшие губы и кивнул, и его взор медленно обошёл избу. Афанасий, угадывая Фёдора, достал бутыль водки и две чарки. Покуда князь наливал им, никто не проронил ни слова.

– И Федь, – молвил князь, подавая водку юноше.

Басманов медленно повёл головой.

– Отец бы гордился тобой, – произнёс Вяземский, насилу унимая дрожь в своём голосе.

Фёдор замер, крепче сжав чарку. Прикусив губу, он хохотнул слишком весело, слишком громко. В той мгновенной надломленной усмешке сорвалось безутешное, лютое отчаяние. Басманов слишком поздно заметил подступившую влагу к глазам. Стиснув зубы, Фёдор отвёл взор и вытер слёзы, да разом выпил чарку.

* * *

Прошёл ещё день. Фёдор сидел у окна и с замиранием сердца глядел, как князь Вяземский встречает гонца подле церкви. Басманов с трепетом глядел, как фигура князя всё близится и близится, и когда Вяземский оказался на пороге, Фёдор вышел к нему навстречу – благо окреп для того, чтобы держаться на ногах.

– Скверно, – одним словом Вяземский обрушил всё.

Фёдор свёл брови и замотал головой.

– Да быть того не может! – негодуя, процедил Басманов.

– И всяко, – Вяземский прошёл внутрь, разводя руками, – воротиться тебе никак нельзя.

Фёдор всё стоял, не веря услышанному. Князь сглотнул и, проведя рукой по лицу, всплеснул руками.

– Владыка не удостоил тебя не то что крестом, но и попросту погребеньем. Малюта с Морозовым остались на местах. Мне жаль, Федь, – и не успел Вяземский домолвить, как Басманов злобно огрызнулся.

– Катись к чёрту с жалостью своей! – рявкнул Фёдор. – Мне надо предстать пред владыкой! Не затем ли ты вообще возишься со мною?

Вяземский обернулся, сведя брови.

– Ежели я прав и не утратил я милости государевой, так озолотят же тебя, коли воротишь ко двору, – молвил Фёдор. – А коли правда за тобой, так тем паче озолотишься, воротив меня под царскую расправу.

Вяземский замер, испытывая лютый ужас не от самих слов Басманова, а от той отчаянной жажды непременной гибели. Хриплый шёпот старика Басмана вновь стал в воздухе и тотчас исчез.

– В этот раз, – сухо отрезал Афанасий, – устроим всё по-моему.

* * *

Фёдор уже мог сидеть в седле, пущай и через силу. Они тронулись дальше, бредя сквозь заснеженные