описание всего доступного римлянам мира, всей их ойкумены. Описание идет не так, как стали по большей части делать в аналогичных случаях позднее (даже и сейчас), т. е. не по, а против часовой стрелки.

ЕИ — самый большой, самый поздний биографически и по-видимому, самый ценный труд Плиния из десятка или двух его произведений. Остальные известны по одним заглавиям и мелким отрывкам. Благодаря пересказам, содержание ЕИ, точнее, 36 ее разделов или книг можно считать достаточно известным и современному читателю. Однако для настоящего ознакомления надо прочесть их все. Будучи написаны в 50-х гг. н. э., они впитали практически весь корпус естественнонаучных сведений древнего Рима. Вместе с тем нельзя забывать, что книга эта первоначально имела в виду определенный, ограниченный в сословном плане контингент читателей. Плиний, сам солдат, участник многих войн Рима, от Германии до Палестины, видел главного своего читателя в лице военачальников. В центре его внимания стояли вопросы прокорма и вообще жизнеобеспечения войск. Но рассмотрение этих вопросов у него ведется на предельно широком фоне. ЕИ не погибла вместе с Римской империей, напротив, она стала одной из наиболее читаемых в Средние века книг. Число сохранившихся экземпляров увеличивается вплоть до появления в 1469 году первого ее печатного издания. В дальнейшем ЕИ неоднократно подвергалась ожесточенной критике, связанной в сущности не с отдельными ошибками автора, но с его языческим мировоззрением. Эта критика должна быть предметом самостоятельного разбора. Здесь для нас существенно, что несмотря на нее, известность и использование ЕИ в течение всего периода Возрождения возрастали.

Платона и Аристотеля почитали не меньше, но несколько иначе. Их языческие воззрения подверглись тщательной переработке в трудах Фомы Аквинского и других средневековых авторитетов, в итоге чего политеистический «осадок» был сведен до минимума. Применительно к Плинию такая процедура дала бы немного, потому что его язычество, его суеверия и мистика относились к более глубоким уровням воззрений на природу: в основном к таким, которые не были преодолены даже и средневековым мировоззрением. Так или иначе, авторитет Плиния стоял высоко по крайней мере до XVIII в., иначе, например, Ж. Бюффона не прозвали бы «французским Плинием». Не подражал ли Бюффон Плинию и самой 36-томной структурой своего основного труда? У Плиния 36 книг, если не считать добавленной не сразу первой — оглавления, и название труда Бюффона «Естественная история» тоже восходит к ЕИ. Отметим, однако, что в противоположность Бюффонову труду, в ЕИ Плиния содержится немало моментов, понимание которых невозможно на одной лишь естественнонаучной основе. Сюда относится, например, обличительный мотив по отношению к императору Нерону. Этот «антигерой» ЕИ впервые появляется в §92 (здесь и далее при отсутствии оговорок имеются в виду параграфы второй книги): «…цезарь Клавдий оставил власть над империей Домицию Нерону и [тот взошел на престол] после отравления». Нерон появляется в ЕИ сразу же на фоне преступления: в 55 г. н. э. он отравил потенциального претендента на престол, четырнадцатилетнего Британика, сына императора Клавдия и Мессалины. Обратим внимание также на титулатуру: Плиний не признаёт за Нероном титулов «цезаря», «императора» и «Августа», тем более «божественного» и «отца отечества» (разве что с иронией: «вот сколько император, отец отечества расходовал на свои попойки!» — XXXVII. 20). В нейтральных случаях он предпочитает сдержанное «принцепс Нерон» (напр.: Nero princeps gladiatorum pugnas spectabat smaragdo — XXXVII. 64); иногда, особенно при укоризне или обличении, обходится без титула, как в XI. 144 и в XXXVII.19, 29, 118 — просто «Нерон», или «Домиций Нерон». Полезно иметь в виду, что Нерон действительно звался первоначально Домицием (полностью: Люций Домиций Агенобарб), но после усыновления его императором Клавдием исключил эти три компонента и принял имя Нерона Клавдия Цезаря Друза Германика. В целом все эти моменты ЕИ заслуживают отдельного рассмотрения; мы же сосредоточимся на тех, в которых заметна связь с естествознанием.

Во второй книге ЕИ таких моментов немало, поскольку в ней Плиний излагает основы своего мировоззрения, свои взгляды на устройство Вселенной, и прежде всего как раз в физическом и натурфилософском плане. Исходит он при этом прежде всего из гомеровских и вообще древнейших воззрений. Так, в §119 он, по-видимому, вспоминает Гомеровскую «анемологию», а именно текст из «Одиссеи»: «Разом и Эвр, и полуденный Нот, и Зефир, и могучий… Борей взволновали пучину»[5333]. Слова из §119 звучат как комментарий к этому тексту: «Древние насчитывали только четыре ветра, по четырем же сторонам света, и Гомер — руководствуясь шаткими основаниями — тоже не упоминает их больше четырех». Осмысливая строение этого «четырехстороннего» мира, Плиний хотя бы уже как военачальник не мог не поддержать митраизма — солнцепоклонничества, исключительно популярного тогда среди римских легионеров. Видимо, Плиний не очень восторгался этой популярностью. Имени «Митра» он не употреблял, а Солнце для него не Deus, а numen, т. е. как это определено в §208, «божественное начало, разлитое по всей природе и прорывающееся вновь и вновь». В §13—14 он в неявной форме обращается именно к противопоставлению Deus и numen. Если в §13 он дает Солнцу имя не Бога, а «верховного повелителя природы, божества» — principale naturae regimen ac numen — то в следующем же параграфе он как бы не делая перерыва, но в скрытой полемике с предыдущим возвышается до идеи Бога как внеприродного и даже внесимволического (в то время как numen, несомненно, еще содержит в себе символический момент): «Полагаю, что отыскивать, каковы облик и форма Бога, это просто проявление присущей человеку слабости. Кем бы ни был Бог, если он есть (si modo est aliquis, иначе: «если он — Некто»), где бы он ни обитал, он весь представляет собой ум, весь — зрение, весь — душу, весь — дух, весь — то, что он есть» (totus sui — это труднопереводимое определение приближается к библейскому «Сущий»). Бог — это numen, до такой степени, что эти понятия могут быть отождествлены (II. 28). «Если Бог есть», — это сомнение в том Боге, в которого верили классики стоицизма — в огне, эфире или воздухе; и упор на момент непостижимости.

Впоследствии в рукописях и первопечатных изданиях вместо si modo est aliquis встречается si modo est alius, т. е. «если он есть нечто иное» — и тогда открывается поле для догадок: напр., у А. дю Пине, переводчика Плиния на французский язык, жившего в конце XVI в.: «если есть какой-либо иной [Бог], кроме Солнца» (si toutefois il-y en a un autre que le Soleil»), в английских изданиях — «если он есть нечто иное, чем мир» и т. д. Пине, возможно, уже находился под влиянием Коперника, который считал, что «…Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг него семьей светил». Коперник, правда, остерегся открыто