13 ноября поздно вечером наш пароход подошел к пристани города Иокогамы. Луны не было; вследствие ли тумана или туч – звезд не было видно; наступившая ночь была совершенно темная.

Пароход еле-еле подвигался. Впереди виднелась яркая полоса каких-то, как казалось, разноцветных и колеблющихся огней и неслись непрерывные какие-то гортанные крики. Я сначала не мог разобрать, в чем дело. Бывшая тут же, на палубе, г-жа Осипова мне объяснила. Оказалось, что пристань полна толпой встречающих, носильщиков и рядом с пристанью много рикш (японцы с маленькими двухколесными колясочками, в которые они впрягаются и везут пассажиров). У большинства из них в руках, или на палках, или на колясочках разноцветные бумажные фонари. Эти-то зажженные фонари и давали какое-то феерическое представление пристани, к которой подходил пароход. Вся же эта японская толпа встречала пароход криками: встречающие приветствовали встречаемых, указывая криками, что они на пристани; носильщики, комиссионеры, рикши, заранее рекламируя себя и тех, кого они представляли. Картина получалась очень оригинальная, красочная и интересная.

Когда пароход пришвартовывался к пристани, я различил среди криков и русские слова и свою фамилию. Присмотревшись, я узнал прапорщика Остроумова и рядом с ним еще кого-то, явно русского. (Прапорщик Н.А. Остроумов по поручению епископа Нестора и ряда других лиц приезжал летом 1924 г. в Париж для доклада Великому князю Николаю Николаевичу о положении дел на Дальнем Востоке. Результатом этой поездки Остроумова и явилась моя командировка на Дальний Восток Великим князем. Остроумов числился секретарем при епископе Несторе.)

Оказалось, что епископ Нестор и Н.А. Остроумов приехали на автомобиле из Токио (кажется, верст 15 от Иокогамы), чтобы меня встретить и отвезти в Токио.

Был туман, и моросил дождик. Как только мы отошли от ярко освещенной пристани, попали в полную темноту, и Остроумов едва отыскал автомобиль, оставленный около таможенного шлагбаума.

Кругом было настолько неестественно темно, что я невольно спросил: «Отчего такая темень? Где же город Иокогама и отчего не видно городских огней?» Епископ Нестор мне ответил, что непосредственно к пристани примыкают неосвещенные склады, а дальше «была» европейская часть города Иокогамы, которой после землетрясения 1923 года «больше не существует». «Вы это увидите – осмотреть надо», – добавил владыка.

Примерно через полчаса мы въехали в Токио. Мы проехали, по-видимому, по малоосвещенным окраинам, и я никакого представления о городе не получил. По сторонам видны были участки с более приличным освещением; видно было много новых построек (как будто значительная часть города перестраивалась); улицы были во многих местах перерыты. Выехали на большую площадь, и мне епископ Нестор показал какое-то большое здание, сказав, что это центральный железнодорожный вокзал. На другой стороне площади наш автомобиль остановился около нового семиэтажного дома. Это оказалась европейская гостиница, в которой для меня был занят номер.

Гостиница оказалась вполне европейской, со всеми современными удобствами. Отведенный мне номер был в 6-м этаже. Комната небольшая, но в ней было все, что требуется путешественнику. Меня удивил только чрезвычайно низкий умывальник, как будто детский, а также огорчила цена за номер: 5 иен в сутки (то есть наших прежних 5 рублей) и за пользование ванной плата отдельная.

Епископ Нестор мне объяснил, что в Токио можно устроиться очень дешево, но в японской гостинице, то есть спать на циновках, отопление – не печи или центральное отопление, а мангалы, пища исключительно японская. При этих условиях приходилось платить дорого, но иметь возможность жить в привычных условиях.

Как только я, епископ Нестор и Остроумов вошли в номер, в дверь постучали и вошли с поклонами две японки, неся на подносах крошечные чашки с какой-то зеленоватой жидкостью. Епископ Нестор сказал, что, согласно местным обычаям, амы (горничные) от имени хозяина приветствуют приезжающих и угощают их чаем. Я выпил две чашки цветочного чая, без сахара. Не особенно вкусно, но мне хотелось пить, и я с удовольствием чай выпил.

Выпитый чай подхлестнул кровь, отбил сон, и я с удовольствием согласился поговорить с епископом Нестором. Остроумов же, который клевал носом, ушел к себе домой (он и епископ Нестор остановились у архиепископа Сергия Японского).

Прежде я никогда с епископом Нестором не встречался и данные о нем почерпнул с его слов во время нашей ночной беседы с 13 на 14 ноября 1924 года.

Отец Нестора был артиллерийским чиновником в Казани. Мальчик с юных лет тянулся к церкви и мечтал стать монахом. Мать поощряла наклонности мальчика, отец же решительно возражал. Мальчик проходил курс в местной гимназии. Ко времени окончания гимназии у него созрело стремление пойти в монахи и стать миссионером. Местный епископ поддержал мальчика, и отец уступил.

По окончании гимназии юноша поступает послушником в местный монастырь в Казани, проходит должный стаж и посвящается в монахи. Пройдя миссионерские курсы, молодой монах возводится в звание архимандрита и назначается миссионером на Камчатку. Проходит ряд лет, в течение которых молодой архимандрит Нестор с увлечением отдается миссионерской деятельности. Его работа обратила на себя внимание местного и петербургского духовного начальства. Архимандрит Нестор, еще совсем молодым человеком (ему не было 40 лет), назначается епископом Камчатским и Петропавловским.

Перед епископом Нестором открываются широкие перспективы плодотворной работы на благо дорогого ему края и местного населения. Он задается целью улучшить условия жизни вымирающего местного населения Камчатского края и дать ему импульс и обстановку для укрепления и возрождения. Объехав весь край (зимой на собаках) и побывав буквально везде и познакомившись с условиями жизни местного населения и их нуждами, он убедился, что местными средствами и помощью местных властей многого сделать нельзя. Нужно было ехать в Петербург, заинтересовать Святейший синод, добиться отпуска крупных кредитов и испросить Высочайшее соизволение на проведение ряда намечавшихся мер.

Епископ Нестор составил подробную записку для ознакомления петербургских верхов с нуждами Камчатки, заручился поддержкой местного губернатора и, испросив разрешение, едет в Петербург.

В Петербурге все оказалось гораздо трудней, чем предполагал епископ Нестор. Государь Император очень ласково принял епископа Нестора, много расспрашивал про Камчатку и выразил уверенность, что епископу легко удастся убедить всех кого нужно во всех им проектируемых мероприятиях, и обещал свое содействие.

Но у обер-прокурора (Саблер) и в Святейшем синоде оказалось не так легко получить согласие и благословение на испрашиваемые кредиты и ряд мероприятий. Потребовались дополнительные справки, дело стало очень затягиваться.

Епископ Нестор приходил в отчаяние; один раз, во время перерыва заседания Святейшего синода, с епископом случился глубокий обморок, и он грохнулся во весь свой крупный рост на лестнице перед залой заседаний. Это произвело впечатление и даже как бы смягчило сердца возражавших. Но главная помощь пришла со стороны Царя, действительно заинтересовавшегося камчатскими вопросами и несколько раз говорившего о них с председателем Святейшего синода и обер-прокурором. Поддержка Государя помогла, и почти все испрашивавшееся епископом Нестором получило в Петербурге благоприятное разрешение.