безопасности (ФЕСС), созданная в декабре 1939 года в рамках ФЕКБ в целях “самозащиты вооруженных сил и имущества короны от ущерба, причиненного саботажем, шпионажем, изменнической передачей информации, мятежной или подрывной пропагандой и другими действиями враждебных сил или секретных служб”[392]. Громкое название этой подчиненной МИ-5 структуры совершенно не соответствовало ее реальным возможностям и ограниченному штату из двух офицеров и пяти гражданских служащих. ФЕСС должна была “собирать, координировать и направлять властям соответствующие отчеты об антибританской деятельности в регионе”[393], а со временем накопить данные для составления картотеки на подозреваемых в шпионаже и подрывной деятельности лиц. Возможности крохотного оперативного органа никак не соответствовали его задачам. Семеро сотрудников ФЕСС должны были обеспечивать безопасность британских войск и имущества в Азии, бассейне Тихого океана, Австралазии[394], Южной Америке, США и в Вест-Индии, хотя совершенно ясно, что они едва могли справиться даже с региональными проблемами Сингапура или Гонконга. Контрразведчики не успели создать агентурные позиции в регионе, и главными источниками информации для них служили радиоперехваты и дешифровка японской корреспонденции. С “Объединенным разведывательным бюро” ФЕСС находилась в не вполне понятных отношениях то ли подчиненности, то ли резкого соперничества. Руководители Дальневосточной службы безопасности стремились организовать ее работу на современном уровне и для решения контрразведывательных проблем использовали информационно-аналитический подход. В соответствии с меморандумом № 305/069 от 2 марта 1940 года, Дальневосточная служба безопасности выпускала следующие виды информационных документов:

1. Дальневосточный “черный список” (ФЕБА), в который включались установленные действующие и потенциальные агенты противника, вовлеченные в шпионскую, диверсионную, пропагандистскую или иную подрывную деятельность.

2. Дальневосточный список подозрительных по безопасности лиц (ФЕСЛ), в который включались все подозреваемые в принадлежности к перечисленным выше видам деятельности.

3. Список предполагаемых иностранных разведывательных организаций на Дальнем Востоке (ФЕПО).

4. Дальневосточные периодические сводки по разведке в области безопасности (ФЕПС).

Силы контрразведывательного аппарата в Сингапуре были явно неадекватны его задачам, и в 1941 году в составе ФЕКБ появился еще один оперативный орган по противодействию японской агентуре в пределах города — Секция местной разведки. Но и он в конечном итоге оказался несостоятельным.

Помимо объективных причин, немалые проблемы в обеспечении безопасности Сингапура и Малайи создавали и субъективные, и в первую очередь — напряженность в отношениях местных подразделений Особого отдела, ФЕКБ и ФЕСС. В этих условиях стоит только удивляться, что контрразведчики все же сумели вскрыть подрывную деятельность среди личного состава индийских частей в Малайе и Бирме выпускников японской школы военной разведки Накано полковника Кейдзи Судзуки из Бирмы и майора Иваичи Фудзивара и лейтенанта Ямагучи из Таиланда. О первом уже упоминалось, а следующие двое в октябре 1941 года под именами Кончи Ямасита и Хадзиме Ямада организовали резидентуру военной разведки Ф-кикан, специализировавшуюся на провоцировании беспорядков в национальных воинских частях в Малайе. Ранее Фудзивара занимал в Гуаньчжоу пост офицера разведки 21-й армии, в расположение которой бежали из гонконгской тюрьмы трое индийских националистов. Майор возглавлял следствие по их делу и считался специалистом по индийской проблеме, что и послужило причиной его назначения в Таиланд. Индийское направление считалось в японской разведке самым перспективным для ведения подрывной работы против Британской империи, и справедливость такого суждения неоднократно доказывалась фактами волнений в индийских частях. Англичане установили факт появления нового японского разведоргана на территории сопредельного государства, однако не знали о его задачах до захвата соответствующих документов в январе 1942 года.

После упомянутого шпионского скандала 27 июля 1940 года органы безопасности Сингапура и Малайи получили разрешение действовать по собственному усмотрению. Первой жертвой ужесточения контрразведывательного режима в Бирме, Сингапуре и Малайе стал пресс-атташе генерального консульства Японии в Сингапуре Мамору Синодзаки. На протяжении нескольких месяцев он находился под наблюдением Особого отдела полиции колонии и в итоге был арестован вместе со своей помощницей Ацуко Ямакава. В качестве доказательств их шпионской деятельности фигурировали обнаруженные при обыске в доме пресс-атташе улики. 22 ноября состоялся суд, на котором Синодзаки обвинялся, в частности, в незаконном получении в период с декабря 1939 по август 1940 года от артиллериста Фрэнка Гарднера и авиатора Кромптона информации по составу британских войск в Малайе, их перемещению и аэродромному оборудованию полуострова. Японец настаивал на своей невиновности и аргументировал это тем, что знал об аресте Гарднера и, если бы чувствовал за собой какую-либо вину, вполне мог успеть бежать за четыре недели, прошедшие между этим событием и его собственным арестом, однако не сделал этого. Судья заметил, что даже плохой шпион тоже является шпионом, и приговорил Синодзаки к трем годам тюремного заключения и штрафу в тысячу долларов за деятельность, нарушающую интересы Британской империи. Его помощница судебному преследованию не подвергалась.

Описанные случаи были скорее исключением, чем правилом. Как правило, японская агентура существовала и работала практически безнаказанно, что парадоксальным образом накладывалось на фон развившегося синдрома шпиономании. Некоторые безгранично верили в вездесущих японских агентов, другие же напрочь отрицали их существование. Например, британский посланник в Бангкоке Кросби утверждал: “Я устал от историй, которые слышу уже более 30 лет, о том, что каждый японский врач, дантист, парикмахер или фотограф является… переодетым или адмиралом, или маршалом”[395]. Как известно, Кросби никогда не доверял спецслужбам собственного государства, и зачастую совершенно напрасно. В действительности проблема японского шпионажа реально существовала, причем отнюдь не всегда речь шла об агентуре низкого уровня. Безусловно, среди нелегалов не было ни адмиралов, ни маршалов, но полковники встречались достаточно регулярно. В частности, полковником японской армии по имени Цугунори Кадомацу оказался старший стюард офицерского клуба сингапурской военно-морской базы, которого все англичане считали китайцем. В ноябре 1941 года в его вещах совершенно случайно была обнаружена бумага с упоминанием совершено секретной информации о планировавшемся прибытии в Сингапур британского линкора “Принс оф Уэллс”. Другим полковником оказался некто Накадзима, много лет работавший фотографом в том же Сингапуре и регулярно приглашавшийся для выполнения официальных снимков кораблей и портовых сооружений. Японская разведка вообще была очень хорошо информирована о состоянии обороны Дальнего Востока, причем не только до начала боевых действий, но и в течение многих последующих месяцев. В частности, в январе 1942 года в сбитом самолете противника были захвачены документы, при изучении которых разведчики ФЕКБ буквально пришли в ужас. В них абсолютно точно указывалось, что по состоянию на конец 1941 года британская авиация располагает на ТВД 336 боеспособными самолетами. Ответственные за безопасность ВВС сотрудники рассматривали возможности утечки информации по радиоканалам (весьма сомнительно) и в результате агентурного проникновения (весьма вероятно). Ответ на этот вопрос не найден до настоящего времени, поскольку пожары, охватившие Токио в 1945