Она сидела, прислонившись к стене ущелья, и ела, поглядывая наверх. Лепешки, судя по неприятному привкусу, были из духозаклятого зерна. Облака в небе прятали звезды, но на их фоне летало несколько звездных спренов, рисуя далекие узоры.

– Странно, – прошептала она, пока Каладин ел. – Я провела тут всего полночи, но кажется, что прошло намного больше времени. Края плато кажутся такими далекими, верно?

Он хмыкнул.

– А, да, – продолжила Шаллан, – хмыканье мостовика. Особый язык. Надо бы тебе еще раз все объяснить про морфемы и интонации; никак не могу научиться бегло хмыкать.

– Из вас бы получился ужасный мостовик.

– Ростом не вышла?

– Ну да. И женственности многовато. Сомневаюсь, что в обычных коротких штанах и открытой жилетке вы бы выглядели хорошо. Точнее, вы бы выглядели слишком хорошо. Остальных бы это, скорее всего, слегка отвлекало.

Шаллан улыбнулась в ответ на это, покопалась в сумке и вытащила альбом и карандаши. По крайней мере, она их не потеряла при падении. Стащив одну сферу для света, она начала рисовать, тихонько напевая себе под нос. Узор спокойно лежал на ее подоле, в присутствии Каладина не издавая ни звука.

– Клянусь бурей, – проговорил Каладин, – вы же не рисуете себя в таком наряде…

– Да-да, разумеется. Мы всего лишь несколько часов провели вместе в ущелье, и я уже рисую для тебя свой непристойный портрет. – Она прочертила линию. – Ну ты и фантазер, мостовичок!

– Мы же это обсуждали, – проворчал он и, поднявшись, подошел посмотреть, что она делает. – Я думал, вы устали.

– Я измотана. И хочу расслабиться. – Очевидный факт. Ущельный демон не мог стать первым рисунком. Ей требовалось что-то для разогрева.

И потому Шаллан нарисовала их путь через ущелья. Карта – подобие карты, – но, скорее, нечто вроде изображения ущелий с высоты. Получилось достаточно оригинально, чтобы заинтересовать, хотя она была уверена, что кое-где неверно изобразила выступы и углы.

– Что это такое? – изумился Каладин. – Вы нарисовали равнины?

– Что-то вроде карты, – объяснила девушка, скривившись. И что о ней говорил тот факт, что она не могла просто нарисовать несколько линий, обозначив их местонахождение, как сделал бы обычный человек? Ей потребовалось превратить это в картину. – Я не знаю, как выглядят плато, вокруг которых мы шли, здесь только ущелья, по которым пролегал наш путь.

– Вы так хорошо все помните?

Ветры бури!.. Разве она не намеревалась хранить свою память на образы в тайне?

– Э-э… Нет, не совсем. Я многое набросала наугад.

Она почувствовала себя глупо из-за того, что раскрыла свой талант. Вуаль бы отчитала ее за такое. Вообще-то, плохо, что Вуали здесь нет. Ей куда проще далось бы все это выживание посреди дикой природы.

Каладин взял у нее рисунок, выпрямился и стал разглядывать при свете сферы.

– Что ж, если ваша карта верна, мы продвигались на юг, а не на запад. Мне нужен свет, чтобы лучше ориентироваться.

– Возможно. – Она взяла другой лист и принялась делать набросок ущельного демона.

– Подождем до восхода. Он подскажет, куда двигаться.

Шаллан кивнула, рисуя, а он улегся, подложив под голову свернутую куртку. Девушка и сама хотела сделать то же самое, но рисунок не мог ждать. Надо было изобразить его хоть в общих чертах.

Шаллан хватило всего-то на полчаса – и примерно четверть наброска, – а потом ей пришлось все отложить, свернуться клубочком на жесткой земле с мешком вместо подушки и уснуть.

Было все еще темно, когда Каладин разбудил ее, осторожно ткнув тупым концом копья. Шаллан застонала, перевернулась на другой бок и спросонок попыталась спрятать голову под подушкой.

И разумеется, рассыпала на себя сушеное чуллье мясо. Каладин тихонько захихикал.

Ну да, это его рассмешило. Буря бы побрала этого мостовика. Сколько ей удалось поспать? Девушка сонно моргнула и сосредоточилась на просвете между стенами ущелья далеко вверху.

Нет, еще не рассвело. Она спала, выходит, два или три часа. Если это вообще можно было назвать сном… Чем именно занималась Шаллан, не вполне понятно. Она бы, скорее, назвала это «верчением и кручением на каменистой земле, с периодическим пробуждением и обнаружением лужицы слюны рядом с лицом». Но звучало бы это чересчур тяжеловесно. Видимо, во рту пересохло от недостатка вышеупомянутой слюны.

Она села и принялась разминать затекшие конечности, не забыв проверить, не расстегнулся ли ночью ее рукав и не случилось ли еще чего-нибудь в равной степени досадного.

– Мне нужно принять ванну, – проворчала она.

– Ванну? – переспросил Каладин. – Вы провели вдали от цивилизации один день!

Она шмыгнула носом:

– Если ты привык к вони немытых мостовиков, это не означает, что мне следует брать с них пример.

Он ухмыльнулся, снял с ее плеча кусочек сушеного чулльего мяса и сунул в рот.

– В городе, где я родился и вырос, банный день был один раз в неделю. Думаю, даже тамошние светлоглазые сочли бы странным, что здесь все – даже обычные солдаты – купаются гораздо чаще.

Да как он смеет быть таким бодрым с утра?! С так называемого утра. Когда Каладин отвернулся, Шаллан бросила в него еще одним кусочком чулльего мяса. Шквальный мостовик его поймал.

«Ненавижу его!»

– Ущельный демон не сожрал нас, пока мы спали, – бросил он, складывая в мешок все, кроме одного меха с водой. – Думаю, учитывая обстоятельства, это почти что благословение. Вставайте же! Ваша карта подсказала мне, куда идти, и мы сможем сверить направление по солнцу. Мы же хотим побить Великую бурю?

– Вот тебя бы я побила, – проворчала она. – Палкой.

– Что-что?

– Ничего, – буркнула Шаллан, вставая и пытаясь как-то привести в порядок всклокоченные волосы. Вот буря!.. Должно быть, у нее вид как у чернильницы с красными чернилами, в которую ударила молния. Веденка вздохнула. Расчески нет, и непохоже, что он даст ей время, чтобы заплести косу, так что она натянула ботинки – ношение одних и тех же носков два дня подряд было меньшим из унижений – и подобрала свою сумку. Каладин нес мешок.

Веденка плелась за мостовиком, и ее желудок жаловался на то, как мало ей удалось поесть прошлой ночью. Еда выглядела неаппетитно, так что она предоставила органу ворчать и дальше. «Поделом тебе», – подумала она. Что бы это ни значило.

В конце концов небо все-таки начало светлеть – с той стороны, которая указывала, что они верно выбрали направление. Каладин оставался таким же молчаливым, как обычно, и его утреннее бодрое настроение испарилось. Теперь он выглядел так, словно погрузился в трудные размышления.

Зевнув, она догнала его.

– О чем ты думаешь?