– Поэтому вы сказали Адолину про паршунов.

– Постой-ка. Откуда ты… Твои охранники были на той террасе с нами. Они тебе доложили? Я и не подумала, что им все слышно.

– Я дал им особое указание – держаться поближе. В то время я серьезно опасался, что вы планируете убить Адолина.

Что ж, в нечестности его не упрекнешь. Как и в наличии такта.

– Мои люди сообщили, – продолжил Каладин, – что вы как будто желаете, чтобы паршунов перебили.

– Я такого не говорила, – возразила Шаллан. – Но я в самом деле переживаю, что они могут нас предать. Это спорный вопрос, и сомневаюсь, что сумею привлечь на свою сторону великих князей, если не найду доказательства.

– А если найдете, – с любопытством поинтересовался Каладин, – что сделаете тогда? С паршунами?

– Их вышлют.

– И кто их заменит? Темноглазые?

– Я не говорила, что будет легко.

– Потребуется больше рабов. Множество честных людей могут неожиданно заполучить клейма.

– Полагаю, ты все еще мучаешься из-за того, что с тобой случилось.

– Вы бы не мучились?

– Да, думаю, мучилась бы. Мне действительно жаль, что с тобой так обошлись, но могло быть и хуже. Тебя могли повесить.

– Не хотел бы я оказаться на месте палача, который попытался бы такое сделать. – Он отчеканил это с тихой яростью.

– Как и я, – согласилась Шаллан. – По-моему, виселица вообще неудачный инструмент для палача. У парня с топором жизнь куда веселей.

Каладин хмуро уставился на нее.

– Дело в том, – объяснила веденка, – что он решает проблемы одним махом…

Мостовик вытаращил глаза. Спустя мгновение он вздрогнул:

– Ох буря! Это было ужасно.

– Нет, это было смешно! Ты часто путаешь одно с другим. Не переживай. Я помогу тебе во всем разобраться.

Он покачал головой:

– Шаллан, дело не в том, что вы не остроумны. Просто у меня такое чувство, что вы чересчур усердствуете. Мир не такое уж солнечное место, и если с отчаянной решимостью превращать в шутку все подряд, от этого ничего не изменится.

– Строго говоря, мир весьма солнечный. Половину отведенного времени.

– Для таких, как вы, – возможно.

– На что ты намекаешь?

Он скривился:

– Послушайте, я не хочу опять устраивать перепалку, понятно? Просто… Пожалуйста, давайте сменим тему.

– Что, если я пообещаю не сердиться?

– Вы на такое способны?

– Разумеется. Я бо́льшую часть времени не сержусь. Прямо настоящая мастерица в этом. Правда, это время я обычно провожу далеко от тебя, но, думаю, справлюсь и в этот раз.

– Вы опять за свое, – заметил он.

– Прости.

Некоторое время они шли в молчании, миновав цветущие растения, под которыми лежал на удивление хорошо сохранившийся скелет, почему-то почти не потревоженный водой, что текла по дну ущелья.

– Ладно, – сказал Каладин. – Вот в чем дело. Я могу представить себе, каким должен казаться мир кому-то вроде вас. Тому, кого с детства баловали и удовлетворяли любые капризы. Человек вроде вас считает жизнь чудесной и солнечной, он может над ней смеяться. Вашей вины в этом нет. Я уж точно не должен вас винить. Вам не приходилось сталкиваться с болью или смертью, как мне. Оттого печаль и не следует за вами.

Тишина. Шаллан молчала. Как же она могла ответить на такое?

– Ну? – наконец спросил Каладин.

– Я пытаюсь понять, как себя вести, – проговорила Шаллан. – Понимаешь, ты сейчас сказал кое-что очень-очень забавное.

– Почему же вы тогда не смеетесь?

– Это другая разновидность смешного. – Она вручила ему свою сумку и ступила на небольшой сухой выступ скалы, рассекавший надвое глубокую лужу на дне ущелья. Дно обычно было плоским из-за кремовых отложений, но в этом прудике на вид имелось добрых два-три фута глубины.

Шаллан прошла по выступу, раскинув руки и балансируя.

– Итак, давай разберемся, – произнесла она, осторожно ступая. – Ты думаешь, я вела простую, счастливую жизнь, полную солнечного света и веселья. Но ты также намекаешь, что у меня имеются темные, злые секреты, и потому ты по отношению ко мне подозрителен и даже враждебен. Ты зовешь меня надменной и предполагаешь, что я считаю темноглазых игрушками, но, когда я говорю тебе, что пытаюсь предпринять некие шаги, чтобы защитить их – и вообще всех, – ты обвиняешь, что я лезу не в свое дело и пусть все идет так, как идет.

Она достигла другой стороны и повернулась:

– Как по-твоему, Каладин Благословенный Бурей, это точный пересказ наших бесед до этого момента?

– Да, похоже на то. – Он скривился.

– Ого, а ты и впрямь хорошо меня знаешь. Особенно если учесть тот факт, что эту беседу ты начал с признания в том, что понятия не имеешь, как со мной поступить. Странно слышать такие заявления от того, кто, как я погляжу, во всем разобрался. В следующий раз, когда мне нужно будет принять какое-нибудь решение, я просто спрошу твоего мнения, ибо ты, по всей видимости, понимаешь меня лучше, чем я понимаю сама себя.

Он пересек лужу по тому же каменному выступу; Шаллан внимательно наблюдала, поскольку Каладин нес ее сумку. Девушка в вопросе успешного преодоления воды в большей степени доверяла ему, чем себе. Когда он дошел до другой стороны лужи, Шаллан потянулась к сумке, но неожиданно для самой себя взяла его за руку, чтобы привлечь внимание.

– А если так? – сказала она, глядя ему в глаза. – Я торжественно клянусь десятым именем Всемогущего, что не желаю зла ни Адолину, ни его семье. Я стремлюсь предотвратить катастрофу. Возможно, я ошибаюсь или меня ввели в заблуждение, но я заверяю тебя в своей искренности.

Каладин устремил на нее пристальный, напряженный взгляд. Она вздрогнула, увидев выражение его лица. Этот человек был всей душой предан своему делу.

– Я вам верю, – сказал он. – И думаю, этого достаточно. – Он посмотрел вверх и выругался.

– Что? – встревожилась девушка и уставилась на далекий свет. Наверху солнце выглядывало из-за края плато.

Из-за неправильного края. Они больше не шли на запад, но опять сбились с пути и продвигались на юг.

– Шквал! – воскликнула Шаллан. – Дай мне сумку. Я должна это зарисовать.