— Сейчас девять пятнадцать, — говорит Эвелин, прерывая разглагольствования Николь о том, чего ожидать.

А это значит, что осталось всего шестнадцать минут до того, как я убью их всех.

Глава 16

Деми

Проходит семнадцать минут, и ничего не происходит. Я пристально смотрю на Марию, когда она высовывает голову из-за штор, чтобы проверить, как я. Она замечает этот взгляд и отворачивается.

Мне бы очень хотелось, чтобы Маттео спросил меня, прежде чем приглашать ее. Николь терпеливо сидит на краю подушки. Я ценю, что она здесь и не заставляет меня говорить. Вампиры тихо разговаривают друг с другом. Стиснув зубы, когда Грейсон смотрит на меня в десятый раз, я напоминаю себе, что нужно расслабиться.

— Был ли когда-нибудь охотник, рожденный без способностей?

Николь поворачивается ко мне. На ее лице нет ни одной морщинки беспокойства.

Наверное, все в порядке.

— Нет, все рожденные от родословной Охотников получили свои силы. Время не точное. Возможно, ты родилась через несколько минут после девяти тридцати, или, может быть, из-за небольшого смещения времени за эти годы часы не синхронизировались.

Я скрещиваю руки на груди. Сквозь прозрачную занавеску и рейки беседки я вижу ночное небо. Сан-Франциско настолько яркий, что я обычно не вижу звезд. Однако здесь я вижу несколько. Я сосредотачиваюсь на них и несколько раз вдыхаю и выдыхаю, пытаясь успокоить нарастающую вспышку раздражения.

Я ненавижу ждать, ох.

Что-то покалывает глубоко в моем животе. Затем это ощущение нарастает, медленно двигаясь и вибрируя по всему моему телу.

Ох черт. Я задыхаюсь, когда покалывание превращается в миллион иголок, пронзающих мою кожу одновременно.

Я думаю, время пришло.

Какого черта люди делают иглоукалывание? Это ужасно.

Легкий укол превращается в поток боли. Маленькие иглы превращаются в гигантские кинжалы, пронзающие мою кожу.

Николь подползает ко мне, когда я хнычу, а Мария врывается в кокон безопасности.

Я не вижу их, потому что мои глаза закрыты, но я чувствую, как вампиры приближаются.

— Начинается, — говорит им Николь.

Только начинается? Господи, это уже ужасно.

— Сколько? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.

Ладонь Марии ласкает мою щеку.

— Если ты будешь бороться с этим, это займет больше времени. Тебе нужно расслабиться.

Я съеживаюсь от ее прикосновений. Если она ожидает, что я расслаблюсь, ей нужно исчезнуть. Или хотя бы перестань меня трогать. Я могу игнорировать ее, если она не прикасается ко мне.

Когда она перестаёт тянуться ко мне, я заставляю мышцы разжаться и растворяться в мягкой кровати, на которой лежу. Это трудно сделать, потому что я чувствую, что меня вот-вот разорвёт. Чем больше я расслабляюсь, тем меньше болит, поэтому я продолжаю представлять, как превращаюсь в лужицу, воображая, что я час интенсивно занималась йогой и нахожусь в финальной шавасане.

— Хорошо, очень хорошо, — говорит Николь.

Мария все еще сидит рядом со мной. Она не разговаривает, слава богу. Ее присутствие не совсем нежелательно. Приятно иметь рядом человека, который уже сталкивался с этим.

Ощущение, будто мне в грудь вбивают шип. Я выгибаю спину и хватаюсь за ткань. Мой рот открыт, но кричать слишком больно.

— В чем дело? — Кольт задает вопрос Охотникам.

— Все в порядке, — успокаивает его Мария.

Я кричу, когда боль эхом разносится по всему моему телу.

— Это нехорошо, — шипит он им.

— Отойди, — говорит Маттео, его командный голос окутывает меня. Я не чувствую нормальной тяги делать то, что он говорит.

Слишком много агонии. Так много.

Мои глаза щиплет от слез.

Подушки ощущаются как огонь на моей коже.

Странное, жалкое мяуканье вырывается из моего рта.

— Хорошо, Деми. Расслабься. У тебя все отлично.

Ободряющие слова Николь гремят в моем мозгу, как будто у нее есть мегафон и она кричит мне на ухо.

— Больно, — успеваю выдавить я.

— Я знаю детка. — Голос Марии мягкий и грустный. Мне хочется ударить ее за то, что она меня так назвала, но мои руки слишком тяжелые.

— О, черт возьми, — кричу я, когда боль возрастает с десяти до тысячи.

Ослепительный белый свет вспыхивает перед глазами, прежде чем все становится черным.

— С ней все будет в порядке, — говорит Николь, когда я просыпаюсь.

Все происходит мгновенно, как будто каждый нерв в моем теле запускается. Мои глаза резко открываются, мое зрение сосредоточивается на окружающих меня людях.

Мария и Николь внутри кокона.

Вампиры снаружи.

Надо мной в замедленной съемке пролетает муха.

— Деми, — Мария произносит мое имя, но звучит так, будто она в замедленной съемке.

Пришло время нанести удар.

Я скатываюсь в клубок, затем выбрасываю ноги вперед, приземляюсь на корточки и остаюсь там на секунду, прежде чем броситься на нее. Я ломаю ей шею одним резким поворотом. Глаза Николь едва расширились, когда я подошла к ней.

Она не сделала мне ничего плохого, но если я собираюсь убить их всех, ей нужно быть следующей. После Маттео она здесь самая сильная.

Тело Николь плюхается на подушки рядом с телом Марии. Я делаю сальто вперед из кокона безопасности, ухмыляясь, когда вампиры разбегаются, как испуганные ягнята.

Грейсон успокаивающе поднимает руки.

Маттео пытается воспользоваться вампирской скоростью передо мной.

Неправильный ход.

Я наношу апперкот, попадая ему в челюсть как раз в нужное место. Он вскидывает голову, и я с хохотом кручусь и пинаю его с разворота, прежде чем использовать свою новую сверхскорость, чтобы обогнать его и сломать ему шею.

Один проиграл, осталось три.

— Полегче, Тигрица, — говорит Грейсон, ухмыляясь мне, как будто он развлекается.

Я моргаю, глядя на него. Разминаю шею, затем расширяю глаза, изображая удивление.

— Что это такое? — спрашиваю я, указывая ему за спину.

Идиот смотрит.

Кольт слишком медленный, чтобы остановить меня. Мир размывается, когда я бегу. Я врезаюсь в Грейсона, пока он пытается понять, что меня напугало. Я не трачу время на то, чтобы ударить его. Его шея хрустит так же легко, как и у тех, кто был до него.

Я уклоняюсь от Кольта и бегу к другому вампиру.

Эвелин сидит своей счастливой задницей на стойке и болеет за меня.

— Дайте мне Д! Дайте мне Е! Дайте мне М! Дайте мне И! Что это значит?

— Деми, — шепчу я ей на ухо.

— Боги, какая ты быстрая. — Она сжимает грудь так, словно я довела ее до сердечного приступа.

Я касаюсь носом её лица.

— Ты получаешь пропуск.

Я встаю и делаю сальто с барной стойки.

— Я тебе нравлюсь, я тебе действительно нравлюсь!