гость не прекращал, и она тут же меняет тон, — да, согласна! Да!

— Расслабься, Непризнанная. И замолчи-и-и-… - его голос очень близко от её лица. Он находит губы и вбивает в рот язык, одновременно вводя пару пальцев ей в анус. Глаз Люцифер не закрывает и ловит кайф от её собственных, широко распахнувшихся от подобной наглости.

— Не… — Виктория вырывается из засоса, — не… надо. Я туда не… никогда.

— Какое-то неуверенное это твоё «не… надо», — его рука всё стремительнее — разминает тугие стенки мышц, дарит обманчивое заблуждение, что можно отставить панику.

— У меня правда не было, перестань!

— Мне точно не снилось, Непризнанная, — обильный плевок в её задний проход, в котором он раздвигает пальцы. Те трясутся, потому что мысль, что свою, охочую до приключений попку Уокер всегда бережёт для него, очень тупая и очень мужская, поэтому не думать об этом Люций не в силах. — Мой член уже был в твоей чудесной заднице.

Однажды.

— А, это ты. — Он открывает дверь в одних пижамных штанах. Те важные, в деловую клеточку. Они сидят низко, оголяя тазовые кости и тёмную дорожку волос, убегающую внутрь. Кожа загорелая, на дворе ведь буйствует лето, но сейчас Виктории кажется, что он бледен. — Ну проходи, раз явилась.

— Нас пересели́ли. — Она закрыла дверь, но замялась на пороге. Его уединение определённо не предполагало гостей, иначе бы не сжимал Глифт нетрезвой рукой и не ощупывал её таким же хмельным взором. — То крыло разрушено, мы с Мими теперь живём в комнате третьего этажа, сразу после гигантского Мисселининного горшка с крокусом. Или фикусом. С пальмой-убийцей. Я не знаю.

— Супер, — Люцифер отпивает прямо из горла и выглядит страшно хрупким и чертовски небезопасным. — Это приглашение трахнуть тебя, когда буду проходить мимо?

— Можно… — Вики неуверенно дёрнулась навстречу и заметила, как он отшатнулся. — Можно, я просто обниму тебя?

— Нельзя.

— Льзя! — Она всё равно обняла. Припала со своим идиотским благородством, сцепляя ладошки под его крыльями, а оттолкнуть Непризнанную у демона кишка тонка — и всегда такой была. — Тебе не нужно оставаться одному.

— Думаешь, компания в лице дочери убийцы моего папаши меня развеет?

— Мне очень жаль. — Еле слышный выдох прямо в грудь, рот в рот этому Овну, смотрящему с укоризной. — Твой отец сделал то же самое, когда потребовалось защитить тебя. И он бы убил любого, кто нёс угрозу.

— Ха.

— Почему «ха»?

— Потому что он сказал, что я ему не нужен, едва Кроули и архангелы схватили меня.

— Люций, ты злишься на мою мать или на Сатану?

— Злюсь, Уокер? Я злюсь? Я похож на того, кто злится? — Глифт не задерживается в пальцах и разлетается по полу стеклянным градом. — Блять, хорошее было пойло! Вот теперь я злюсь!

— Я могу прине…

— Не можешь, я тебя не отпускал. И я не злюсь, — он цедит это, как диктор на радио — монотонным басом, лишённым эмоций, — я их всех ненавижу.

— Тогда ненавидь!

— А как же уговорчики понять и простить?

— Такое не прощают, — она ещё крепче прижимается к мужчине, чтобы проверить, что его сердце стучит, и что голос не принадлежит призраку, — ты не простишь мою мать, но всегда будешь помнить, что, не убей она Сатану, тот убил бы меня.

— Я бы не позволил! — Вскипает позёрская гордость.

— Ты ему мою голову свернуть позволил, — а она даже оскорблённой себя не чувствует, вот такие дела.

— Ненавижу-у!

— Но он не говорил тебе, что ты ему не нужен, он заставил директора в это верить, чтобы тебе не причинили вреда, Люцифер, — подняв подбородок, Виктория ловит ответный взгляд и гипнотизирует, — покажи твой отец малейший намёк на чувства, Кроули не упустил бы возможности продолжать свой шантаж.

— Зачем ты пришла? — Он пьян сильнее, чем она думала. Просто хорохорится. — Нахуй явилась, идиотина?!

— Потому что сейчас тебе нужен друг! — Младшекурсница рассержено сжимает кулаки, а потом, не выдержав, заряжает пощёчину. — Всем нужны друзья, придурок!

— Ты мне не друг, овца! — Ладонью он впивается в тонкую шею, заставляя часто, надсадно задышать, соскальзывает выше, на её щёки, сдавливает те до боли, но, внезапно, успокаивается и смягчает хватку, начиная гладить кожу подушечками пальцев. — Ты даже не моя потаскушка. Я тебя контролировать хочу, а получается наоборот. Тебе надо расследовать свою смерть, и я прусь за тобой, как баран за пастухом. Тебе надо выпустить ёбаного сиротку из башни, и я — тут как тут, — всегда готовый долбить тебя в озере после. У нас даже секс, когда ты этого хочешь: твоё расписание, твой ежедневник. Что ещё туда для меня вписано?

— Любить тебя до конца своих дней, — вдруг выдаёт она и стягивает с себя майку, пока демон трезвеет со скоростью света, — и если я тебе не друг, то дай быть любовницей, шлюхой, дыркой! Я всё равно не уйду!

— Другая б сказала «Только не прогоняй», — он вынужден признать, у неё получилось его отвлечь. Ловкость голых сисек и другие непризнанные фокусы со словом «любовь».

— Поэтому других тут нет, — юбка на полу, туда же летят трусы. Девушка сама толкает его на кровать и стягивает штаны с хищным взглядом, а потом делает своими губами те вещи, от которых член становится каменным.

— Заглатываешь, будто утра не наступит… — едва дышит демон.

— Я хочу тебя! — Выпустив ствол из-за щеки, она усаживается на мужские бёдра. — И если утро не наступит, значит явилась я по адресу!

— А я хочу только убивать, — он переворачивает её, ставит на четвереньки и оказывается сзади, — убивать, карать, наказывать. — Головкой ведёт по половым губам — мокрым и изумительным, — словно прикидывая, растянется ли она по размеру.

— Накажи… — в прогибе Виктория извернулась, рукой перехватила его ладонь, опустила ту на свою ягодицу и тихо-тихо добавила, — …выше.

Ей было в меру больно и сладко без всяких ограничений, потому что он всё сделал правильно — так, как следовало. Тесная, девственная дырка — свисток рефери, чтобы собраться, контролировать ситуацию и не порвать Уокер, несмотря на многоголосье адских фейерверков в башке.

И нет ни одной причины, почему Люций не повторит это на бис, когда уже целых три пальца разрабатывают её алеющий анал.

— Прекрати… — в попытках увернуться от вторжения Вики скользит по дивану, но её крепко держат, лаская до расслабленной одури. — Что ты… — ужасно хочется понять, как она дошла до такого, где свернула не туда: у неё своя жизнь, у неё свадьба через месяц, ей следует чувствовать трепет грядущего праздника, но всё, что она чувствует, это как чужой, грозный член постепенно распирает её нетронутую