Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как через пару недель? – растерялась и испугалась Лида. – Разве можно так быстро сделать все документы?
– Не волнуйся, по документам мы большие доки, – снова подал из своего панциря голос Валерий. Непонятным образом, не говоря ничего дурного или грубого, он постоянно заставлял Лиду вздрагивать и ежиться. – Полетит по фальшивым, делов-то.
– По нормальным полетит. А теперь расслабься и поешь. – Лазарь ласково дернул девушку за выпавшую из хвоста прядь волос. – А то совсем худышка, в чем душа держится.
– Да, и расскажи, не угробила ли в наше отсутствие очередного маньяка, – снова вступил Валерий. – Королева прямо извелась, все боялась, что ты после такого известия сорвешься и натворишь дел.
– А почему королева?
– Ты ей еще не рассказала? – Валерий зыркнул в сторону Анны.
– Миллион раз говорила, что я не королева, – закатила глаза Анна. – Ну, не доходит до него, что тут будешь делать?
– Но ведь могла ей стать, верно?
– Как это? – спросила Лида.
– Ну, родилась я в статусе принцессы Бранденбургской, – скромно призналась Анна. – Супруг мой позднее стал королем Дании. Только в те времена у женщин было мало отговорок, чтобы объяснить, каким образом она не стареет. Скоро поползли зловещие слухи. В двадцать семь лет меня потихоньку сплавили в монастырь, объявив народу о моей преждевременной кончине. А уж из монастыря я сама сбежала. Когда ведьмой стали величать не только за глаза.
– Это в каком же веке было? – поразилась девушка.
– Лида! – Анна в притворном отчаянии всплеснула руками. – Как ты можешь намекать на мой столь преклонный возраст, да еще в присутствии лиц мужского пола?!
– Ой, прости! – стушевалась Лида, чем очень повеселила этих самых «лиц».
– Ничего, нам с Валерием нравятся женщины постарше, – отсмеявшись, с самым серьезным выражением на лице заверил Лазарь. – Давно собирались сказать тебе, Анна: хватит уже изображать из себя девочку. Все равно получается неубедительно.
– Нет, ну кто бы говорил! – ахнула Анна. – Давай расскажи Лидочке, сколько тебе лет, развалина!
– Сколько? – тут же спросила Лида. Она только и успевала крутить головой.
– В моем случае счет идет не на годы и даже не на века, – ответил ей Лазарь, и внезапно лицо его сделалось печальным. Лишь призрачная тень улыбки так и не сошла с юных губ. – Я родился в Иерусалиме две тысячи лет назад и был двенадцатым ребенком в семье. В те годы мало кому из детей удавалось дожить хотя бы лет до десяти. Я смутно припоминаю пару братьев и младшую сестренку. Что до меня, я был слабым и болезненным, и отец быстро списал меня со счетов. Но не мать – если она и оставляла меня ненадолго одного, то лишь для того, чтобы горячо помолиться обо мне. Однажды кто-то рассказал ей, будто по Галилее ходит не то пророк, не то мессия, который исцеляет больных и даже, по слухам, воскрешает мертвых. Тогда мама привязала меня к себе на спину и пустилась в дорогу. Чтобы сократить путь, отправилась через Самарию, хоть это и было очень опасно: самаритяне не жаловали евреев. Ей оставался лишь день пути до города Капернаума, когда среди ночи я сделался совсем плох. Я умирал, и мать в отчаянии бросилась с мольбой о помощи к незнакомой женщине, проходившей мимо. А в небе стояла тринадцатая луна…
Лазарь умолк, и тишина незримой пеленой повисла в комнате.
– Закрой рот, Лида, – дала дельный совет Анна пару мгновений спустя.
– Значит, Иудейская война… – пораженно прошептала та.
– Всего лишь воспоминания грозной юности. Впрочем, я пишу не только о ней. Долгое время довелось мне жить в христианской общине в Риме. Но тут возникло необоримое противоречие: как принявший всем сердцем новое учение, я не хотел никого убивать. Но ежедневно десятки римских граждан жаждали увидеть меня на арене Колизея, в схватке с дикими зверями. И падали замертво, пытаясь хотя бы изложить мне свои планы. Пришлось самому заделаться патрицием…
– Лазарь, миленький, ты ведь не собираешься рассказывать историю всей своей жизни прямо сейчас? – вкрадчиво спросила Анна. – У нас есть еще дела, не забыл?
– О, замолкаю, – профессор смиренно опустил хитрющие глаза.
– А… вы? – полушепотом спросила Люда, делая над собой усилие, чтобы в упор посмотреть на Валерия. Ей хотелось приручить свой страх.
Тот явно был изумлен, как будто даже не предполагал, что ей хватит мужества обратиться к нему. Лида уже готовилась дать задний ход, когда он заговорил:
– Ну, я-то младенец на фоне этих мастодонтов. Родился в десятом году прошлого века под Петербургом. В восемнадцатом крестьяне сожгли наше поместье, я сильно обгорел. Мать со мной на руках сумела убежать от озверевшей толпы и ночью в лесу встретила ту единственную, которая согласилась мне помочь. Самого момента встречи не помню, поскольку пребывал уже в агонии. Вот и вся история.
– И этот скользкий тип зажал, между прочим, свой столетний юбилей, – после краткого молчания подметила Анна. – В две тысячи десятом мы как раз и познакомились.
– Здесь, в России? Анна, я еще хотела тебя насчет портрета спросить.
– О, история с портретом случилась во время моего первого визита в Россию, – с готовностью отозвалась девушка. – Приехала я тогда из любопытства: об этой стране мало что знали, но много разного болтали в Европе. И в первый же день по прибытии встретила вашего замечательного художника. Он сразу принялся умолять меня позировать ему. Я согласилась, потому что была уверена: в России я в первый и последний раз. Позднее этот опрометчивый поступок доставил мне массу беспокойств…
Вдруг Анна прервала свой рассказ на полуслове:
– Ох, Лида, мы тебя совсем заболтали! Давай-ка поешь!
– Ага, точно, а то совсем с лица спала, – хмыкнул Валерий. – И я, пожалуй, еще подкреплюсь. Приятного аппетита!
И в тот миг, когда Лида, польщенная тем, что дождалась от него добрых слов, вскинула голову для ответного пожелания – вот тут Валерий и опустил воротник. Девушка ахнула, отпрянула назад и едва не свалилась со стула.
Нижняя часть лица бледного юноши выглядела так, словно во рту у него когда-то взорвалась мина. Или какой-то безумный резчик по дереву пробовал на его скулах и подбородке остроту своего инструмента. Каждый сантиметр кожи был покрыт безобразными набухшими рубцами. Причем это явно не был несчастный случай: от уголков рта отходили четыре особенно глубоких симметричных шрама, по паре с каждой стороны. Два поднимались к вискам и два тянулись вниз, к шее. Потому на лице сосуществовали сразу две гримасы: чудовищная улыбка Гуинплена и клоунская гримаса вечной скорби.
Анна успокаивающе коснулась плеча Лиды и этим вывела из ступора. Перегнувшись через стол, Лазарь громадной ладонью погладил девушку по волосам и произнес:
– Ну, в любом случае тебе предстояло это увидеть. Хотя можно было бы и не так резко.
– Я есть захотел! – возмутился Валерий. И демонстративно придвинул тарелку. Хотя злорадная ухмылка на искореженных губах явно свидетельствовала, что он доволен произведенным эффектом.