Когда Глашатай покинул помещение, Великий Питон спросил у своего Главного Визиря:

– Что такое «обет молчания»?

– Послеобеденный сон, – ответил тот, не задумываясь. Он на все вопросы умел отвечать, не задумываясь, за что и был назначен Главным Визирем царя.

– Собрать удавов, – приказал Великий Питон, – буду говорить с народом. Присутствие вышедшего на отглот Задумавшегося обеспечить целиком! Созвать все взрослое население удавов. Удавих, высиживающих яйца, снять с яиц и пригнать!

В назначенный час Великий Питон возлежал перед своими извивающимися соплеменниками. Он ждал, когда они наконец удобно разлягутся перед ним. Некоторые влезли на инжировое дерево, росшее перед дворцом, чтобы оттуда им лучше было видно царя, а царю, если он захочет, их.

Великий Питон, как всегда, речь свою начал с гимна. Но на этот раз не бодрость и радость при виде своего племени излучал его голос, а, наоборот, горечь и гнев.

– Потомки Дракона, – начал он, брезгливо оглядывая ряды удавов.

– Наследники славы, – продолжил он с горечью, показывая, что наследники проматывают великое наследство.

– Питомцы Питона! – пронзительным голосом, одолевая природное шипение, продолжал он, показывая, что нет большего позора, чем иметь таких питомцев.

– Младые удавы, – выдохнул он с безнадежным сарказмом...

– Позор на мою старую голову, позор! – забился Великий Питон в хорошо отработанной истерике.

Раздался ропот, шевеление, шипение сочувствующих удавов.

– Что случилось? Мы ничего не знаем, – спрашивали периферийные удавы, которые свое незнание вообще рассматривали как особого рода периферийное достоинство, то есть отсутствие дурных знаний.

– Что случилось?! – повторил Великий Питон с неслыханной горечью. – Это я уж вас должен спросить: что случилось?! Старые удавы, товарищи по кровопролитию, во имя чего вы гипнотизировали легионы кроликов, во имя чего вы их глотали, во имя чего на ваших желудках бессмертные рубцы и раны?!

– О Царь, – зашипели старые удавы, – во имя нашего Великого Дракона.

– Сестры мои, – обратился царь к женской половине, – девицы и роженицы, с кем вы спите и кого вы высиживаете, я у вас спрашиваю!

– О Царь, – отвечали как роженицы, так и девицы, – мы спим с удавами и высиживаем яйца, из которых вылупляются младые удавы.

– Нет! – с величайшей горечью воскликнул царь. – Вы спите с кроликами и высиживаете аналогичные яйца!

– О Великий Дракон, что же это? – шипели испуганные удавихи.

– Предательство, я так и знал, – сказал удав, привыкший все видеть в мрачном свете, – нашим удавихам подменили яйца.

– Коротышка! – вдруг крикнул царь. – Где Коротышка?!

– Я здесь, – сказал Коротышка, раздвинув ветви и высовываясь из фиговых листьев. В последнее время на царских собраниях он предпочитал присутствовать верхом на спасительном дереве.

– У-у-у! – завыл царь, ища Коротышку глазами на инжировом дереве и не находя слов от возмущения. – Фиговые листочки, бананы... Разложение... А где Косой?

– Я здесь! – откликнулся Косой из задних рядов и, с трудом приподнявшись, посмотрел на царя действующим профилем. – Я не смог пробраться...

– У, Косой, – пригрозил царь, – с тебя тоже началось разложение... Где твой второй профиль, я спрашиваю?

– О Царь, – жалобно прошипел Косой, – мне его растоптали слоны...

Таким образом, подготовив психику удавов, царь рассказал всем собравшимся о позорном поведении младого удава во время отглота Задумавшегося. Пока он говорил, два стражника выволокли из толпы младого удава, столь неудачно проглотившего Задумавшегося.

В свое оправдание он стал рассказывать известную историю о том, что был переутомлен, что сначала крот его обманул, а потом он сам растерялся, увидев вместо обещанного кролика двух, потому что никогда не слыхал, что кролики так быстро размножаются.

Удавы были возмущены поведением своего бывшего соплеменника.

– Зачем ты с ним разговаривал, – спрашивали они у него, – разве ты не знал, что кролика надо обрабатывать молча?

– Я знал, – отвечал им бывший юный удав, – но это был какой-то странный кролик. Я его гипнотизирую, а он разговаривает, ерзает ушами, чихает в лицо!

– Ну и что, – отвечали удавы, – он чихает, а ты его глотай. Тут выступил один периферийный удав и от своего имени выразил возмущение всех периферийных удавов. Он сказал, что у него лично был совершенно аналогичный случай, когда он застал двух кроликов во время любовного экстаза. Оказывается, он лично, в отличие от своего бывшего собрата, не растерялся, а загипнотизировал обоих сразу и тут же обработал.

Удавы с уважительным удовольствием выслушали рассказ периферийного удава. Даже царь заметно успокоился слушая его. Ему ни разу не приходилось глотать кроликов, занятых любовью, и он решил после собрания поговорить с периферийным удавом с глазу на глаз, чтобы поподробней узнать, какие вкусовые ощущения тот испытал во время этого пикантного заглота.

– Присматривайтесь к опыту удава из глубинки, – сказал царь, – он очень интересно здесь выступил...

Младой удав попытался оправдаться, говоря, что его кролики в отличие от тех периферийных не занимались любовью, а, наоборот, думали вместе, что далеко не одно и то же.

– Одно и то же, – шипели возмущенные удавы. Он сделал еще одну последнюю попытку оправдаться, ссылаясь на то, что, лишив кроликов самого мудрого кролика, обезглавил их и в то же время приобрел для удавов его мудрость.

– Сколько можно учить таких дураков, как ты, – отвечал царь, – всякая мудрость имеет внутривидовой смысл. Поэтому мудрость кролика для нас не мудрость, а глупость... Скажи спасибо периферийному удаву, он улучшил нам настроение своим рассказом... Мы решили тебя не лишать жизни, но изгнать в пустыню. Будешь глотать саксаулы, если ты такой вегетарианец, и пусть Коротышке это послужит уроком...

По знаку Великого Питона удавы стали расползаться. Младой удав под конвоем двух стражников был выволочен в сторону пустыни.

– "...Удавами должен править удав", – услышал он за собой бормотание царя, – а я, по-твоему, кусок вонючего... бревна, что ли?

Прошло с тех пор несколько месяцев, а то и год. Точно никто не знает. Проклиная свою судьбу, особенно Глашатая, удав, изгнанный из своего племени, ползал в раскаленных песках в поисках пищи.

Глядя на его дряблое, сморщенное тело, трудно было сказать, что еще какой-то год тому назад это был полный сил, юный, подающий надежды удав. Нет, сейчас про него можно было сказать, что это немолодой, много и плохо живший змей.

На самом деле нравственные терзания, вызванные хроническим недоеданием, сделали свое дело.

От саксаулов в первые же дни пришлось отказаться ввиду настойчивых требовании желудком более высокоорганизованной материи.