И Ля-ля-ля-чий Брод.

Но буря все равно грядет!

В толпе кроликов раздался страшный шум возмущения, свист, топание.

– Предатель! Предатель! – доносились отдельные выкрики. – Некто – это наш Задумавшийся!

– Я сразу же поняла, что он предает Задумавшегося! – закричала мартышка. – И тогда же плюнула ему в лицо!

– Молодец, мартышка! – закричали кролики. – Смерть предателю!

– Так исказить мой текст! – воскликнул Поэт, в самом деле искренне возмущенный искажением своего текста.

Он дважды предатель, подумал Поэт, исказив мой текст, он предал меня, а потом уже предал Задумавшегося. Почувствовав себя преданным, он окончательно забыл о доле своей вины в предательстве Задумавшегося: какой он предатель, если он сам предан!

Король гневно смотрел на Находчивого. Кролики постепенно притихли, ожидая, что он скажет ему.

Значит, – мрачно обратился к нему Король, – ты так пел:

Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па!

И Ля-ля-ля-чий Брод?

– Да, – еле слышно признался Находчивый.

– А разве я тебя учил так петь?

– Нет, – начал было Находчивый испуганно, – вы просили...

– Молчи! – крикнул Король. – Отвечай перед народом: ты внес отсебятину в текст или не внес?!

– Внес, – сокрушенно кивнув головой, подтвердил Находчивый. Ведь он и в самом деле пропустил в третьей строчке слово, на котором настаивал Король.

– Внес отсебятину, – с горестным сарказмом повторил Король. – Куда внес? В королевский текст? Когда внес? Именно сейчас, когда, с одной стороны, напирают удавы, а с другой стороны, никогда раньше опыты по выведению Цветной Капусты не были так близки к завершению.

– Король не виноват, – закричали кролики с удвоенной энергией, радуясь, что им теперь не надо бунтовать, – да здравствует Король! Негодяй внес отсебятину!

– Почему внес? – закричал Король, вытянув лапу обвиняющим жестом. – Не мне отвечай, отвечай всему племени!

– Братцы, помилосердствуйте, – закричал Находчивый, – каюсь! Каюсь! Но почему так получилось? Я все время думал над тем, что нам рассказал Задумавшийся. Мне очень, очень понравилось все, что он нам рассказал про гипноз. Я ему поверил всем сердцем. И я решил: чем быстрей он докажет нашему Королю и нам, что он прав, тем лучше будет для всех. Я же, братцы-кролики, не знал, что так получится...

– Кто тебя просил?! – кричала возмущенная толпа. – Предатель, негодяй!

– Пустите меня, – раздался истошный крик вдовы Задумавшегося, – я выцарапаю глаза этому Иуде!

– Простите, братцы! – вопил Находчивый.

– Нет прощения предателю, – отвечали кролики, – удав тебе братец!

Тут наконец поднялся Возжаждавший и произнес лучшую в своей жизни речь. Он рассказал о последних минутах Учителя. Он рассказал все, что видел, и все, что слышал. Многие кролики, слушая его рассказ, тяжело вздыхали, а крольчихи всхлипывали. Плакала даже Королева. Она поминутно подносила к глазам капустные листики и, промокнув ими глаза, отбрасывала их в толпу кроликов, что, несмотря на горе, каждый раз вызывало в толпе кроликов смущенный ажиотаж.

Возжаждавший страстно призывал кроликов развивать в себе сомнения во всесилии гипноза и тем самым продолжать великое дело Задумавшегося.

В конце своей прекрасной речи он обрушился на Короля. Он сказал, что даже если Глашатай и внес отсебятину, то Король, выбирающий в Глашатаи предателя, не достоин быть королем. Поэтому, сказал он, надо наконец воспользоваться кроличьим законом, которым кролики почему-то никогда не пользуются, и при помощи голосования узнать, не собираются ли кролики переизбрать своего Короля. В самом конце речи Возжаждавший обещал на глазах у всего народа в ближайший праздничный день пробежать туда и обратно по любому удаву. Эту пробежку он посвящает памяти Учителя.

Когда он кончил говорить, огромное большинство кроликов неистово аплодировало ему. По их мордам было видно, что они не только готовы переизбрать Короля, но и довольно ясно предвидят будущего.

Однако и те, что рукоплескали, и те, что воздерживались, с огромным любопытством ждали, что же будет делать Король. В глубине души и те и другие хотели, чтобы Король как-нибудь перехитрил их всех, хотя сами не могли дать себе отчета, почему им так хотелось. Ну вот хотелось, и все!

Король, покинув свое королевское место, даже как бы махнув на него лапой, хотя и не махнув, но все-таки как бы махнув, что означало, мол, я его вам и без голосования отдам, с молчаливой скорбью стоял, дожидаясь конца рукоплесканий.

– Кролики, – наконец спокойно сказал он голосом, отрешенным от собственных интересов, – предлагаю, пока я – король, минутой всеобщего молчания почтить память великого ученого, нашего возлюбленного брата Задумавшегося, героически погибшего в пасти удава во время проведения своих опытов, которые мы, хотя и не одобряли теоретически, материально поддерживали... Вдова не даст соврать...

– Истинная правда, кормилец! – завопила было вдова из толпы, но Король движением лапы остановил ее причитания, чтобы она не нарушала торжественности скорби.

Кролики были просто потрясены тем, что Король сейчас, когда речь идет о его переизбрании, хлопочет о Задумавшемся, а не о себе.

Все стояли в скорбном молчании. А между тем прошла минута, прошла вторая, третья, четвертая... Король стоял, как бы забывшись, и никто не смел нарушить молчания. Как-то некрасиво, неблагородно говорить, что минута молчания давно истекла. Это был один из великих приемов Короля вызывать у народа тайное раздражение к его же кумирам. Король, как бы очнувшись, сделал движение, призывающее кроликов расковаться, вздохнуть всей грудью и приступить к неумолимым житейским обязанностям, даже если эти обязанности означают конец его королевской власти.

– А теперь, – сказал Король с благородной сдержанностью, – можете переизбрать своего Короля. Но по нашим законам перед голосованием я имею право выразить последнюю волю. Правильно я говорю, кролики?

– Имеешь, имеешь! – закричали кролики, растроганные его необидчивостью.

– Кого бы вы ни избрали вместо меня, – продолжал Король, – в королевстве необходимы здоровье и дисциплина. Сейчас под моим руководством вы исполните производственную гимнастику, и мы сразу же приступим к голосованию.

– Давай, – закричали кролики, – а то что-то кровь стынет! Король взмахом лапы приказал играть придворному оркестру и, голосом перекрывая оркестр, стал дирижировать производственной гимнастикой.

– Кролики, встать! – приказал Король, и кролики вскочили.

– Кролики, сесть! – приказал Король и энергичной отмашкой как бы влепил кроликов в землю.

– Кролики, встать! Кролики, сесть! Кролики, встать! Кролики, сесть! – десять раз подряд говорил Король, постепенно вместе с музыкой наращивая напряжение и быстроту команды.