– Помнишь, я рассказывал об аварии? – он поднял сжатую в кулак правую руку в серой перчатке. – Мне предложили перейти в Службу.

– Прости, – опомнилась Лем.

– Не всем до старости дырявить облака, – усмехнулся Севан. – Я рад, что ее не пришлось ампутировать.

– Ты не говорил…

– Что все так серьезно? Не хотел жаловаться. Руку придавило обломком – прожгло до костей, многие раздробило в труху. Целители, увы, не всесильны, сколько бы ни было денег у Адмиралтейства. Пойдем.

Они покинули взлетно-посадочную палубу, спустились по трапу в широкий ярко освещенный коридор и пошли вдоль череды иллюминаторов, за которыми простиралось ярко-голубое небо с ворохами облаков. Фрегаты уже больше века строились по единому образцу, с редкими отклонениями от первоначального инженерного решения. Лишь человек, нечасто бывавший на подобных кораблях, мог заплутать в перекрестках коридоров.

Справа серели одинаковые двери. Из-за них доносились голоса, стук тренировочного оружия и попискивание приборов. Мария тоскливо хмыкнула – все напоминало курсантские годы. Навстречу попались несколько офицеров и матросов, группа пехотинцев. Она узнала Никласа Кейтида. Пехотинец прошел мимо, протирая круглые очки.

– Севан, ты же в курсе, что я здесь делаю? – капитан проводила Кейтида взглядом.

– Немного, – ушел от ответа гитец. – Мистер Варлин говорил, тебе проще достать каких-то нелегалов от какого-то пирата и вытрясти из них все, что нужно насчет… Ты знаешь.

– Длани, – закончила Лем.

– Не вслух. Сможешь?

– Мне некуда деваться, если ты в курсе подробностей, – она остановилась перед дверью в кабинет Алеманда. – Служба приперла меня к стенке и держит у виска «таган». Сожри их Хозяйкины псы! Как будто нельзя было договориться по-нормальному…

Севан отвел глаза и коснулся искалеченной руки:

– Я посмотрю, что можно сделать. Ну, еще увидимся?..

Они договорились созвониться в столице, и Севан попрощался, напоследок похлопав бывшую сокурсницу по спине. Капитан улыбнулась вслед размытой светом из иллюминаторов фигуре и встретилась глазами с отражением в толстом стекле. Одернула помявшуюся за время перелета коричневую рубашку, поправила вытертый воротник жакета, сдула с лица волосы.

Лем вошла в кабинет без стука.

– Не помешаю? – она подперла плечом стену и приготовилась уговаривать Леовена Алеманда на свой безумный план.

– Нет, я вас ждал. Вновь добрый день, капитан Декс, и минуту… это по поводу моего обычного патрульного маршрута. Харанцы стали посылать много кораблей, но настолько крупных торговых договоров в последнее время Альконт вроде не заключал… Коммодор Велесов рвет и мечет. Мою боевую группу ангажировала Служба, а заменить некем.

Если бы не Севан, офицер уже занимался бы этим или поручил старшему помощнику. Его отсутствие было совершенно не ко времени. В конце недели Алеманд по просьбе семьи взял увольнительную на два дня, и старший лейтенант Виктор Карсов мог не справиться с нагрузкой. Алеманд согласовал все с коммодором Велесовым еще в мае, когда пообещал вывести сестру на прием в честь праздника Золотого лета в Кадоме, столице Гита. Фаи́на недавно дебютировала, и ей следовало чаще появляться в свете. Братьям подобало ее сопровождать.

Он дочитал сообщение, отложил и поднял глаза на Лем:

– Чаю?

– Пожалуй.

– Бертрев!..

– Сию минуту, сэр, – откликнулся валет.

Алеманд указал посетительнице на кресло и оценил иронию ситуации: встреча месячной давности словно повторялась. Капитан «Аве Асандаро», едва заняв предложенное место, заложила руки за голову и блаженно потянулась, устраиваясь поудобнее.

Офицер неодобрительно покосился на нее и пробормотал:

– Есть то, что изменить не под силу человеку…

Контраст между дорожной одеждой Лем и его безупречно-белым мундиром с золотом полусолнц на плечах оставался таким же резким, как месяц назад. О манерах и упоминать не стоило.

– Перейдем сразу к делу, – предложила Лем. – Я хочу поднять шум вокруг Измаила Чевли. Он подставил «Аве Асандаро» и нарушил условия сделки. У меня хорошая репутация, мне охотно помогут.

– Прощу прощения, капитан Декс, но я не хотел бы доставлять вашей семье черный конверт.

– Не потребуется.

Руфин Бертрев принес чай. Алеманд потянулся к чашке, ожидая продолжения.

– Капитан Декс всегда славилась некоторой эксцентричностью. Поверь, она не прожила бы так долго, если бы позволяла обманывать себя каждому встречному. Я не рвусь в герои, но никого не удивит мое стремление пустить Измаилу пулю или три в голову.

– Он может пристрелить вас первым, – резонно возразил офицер. – Помните Джаллию? Полагаю, слухи о вашем чудесном воскрешении уже распространились среди преступник… Я имею в виду…

– В нелегальном небе, – подсказала Лем. – Я уже оказывалась в подобной ситуации. Примерно три года назад один мерзавец угнал мой «Аве Асандаро». Я охотилась за негодяем пять месяцев – взбудоражила всех от Вердича до Оски́рии. Какой-то умник даже устроил тотализатор, поймаю ли гада.

– И как, вы оправдали ожидания? – заинтересовался Алеманд.

– Кхм…

Э́йцвег Итье́ был греонцем. Высокий зеленоглазый красавец, пахнущий резкой смесью пороха, дорогого одеколона и опасности, нанялся оружейником к Вермингу Готье, предыдущему капитану «Аве Асандаро», незадолго до прихода самой Лем. Итье обладал тем редким шармом, который приписывали греонцам безудержные романтики, и сразу понравился ей нахальством и отчаянностью. Они быстро сошлись, не расстались и после его увольнения.

Лем не желала видеть, каким он был на самом деле. Эйцвега интересовали только собственная шкура и деньги. Жажда наживы кипела в нем сильнее любых других чувств, и ради себя он без угрызений совести подставил бы кого угодно.

Капитан осознала это в Россоне. Тогда она, Эйцвег, Устин и один мальчишка из трущоб, помогавший греонцу найти перекупщиков, скрывались в воздушном городе от полиции. Они спустились на верхний технический уровень и решили идти ниже, в канализацию. Однако, спрыгнув с лестницы, мальчишка повредил себе ногу и не мог сам бежать дальше.

Эйцвег пристрелил его, чтобы он их не выдал, и посоветовал остальным пошевеливаться. К тому моменту Лем уже перестала трогать смерть малознакомых людей. Она никогда не обладала и намеком на хороший слух, но запомнила до тончайших отзвуков грохот выстрела, многократным эхом отразившийся от стен и затерявшийся в глубине тоннелей.

– Я убила мерзавца, – отстраненно сказала капитан.

Три слова отозвались в ней необъяснимой тоской, словно по чему-то важному, но ушедшему безвозвратно. Лем любила Эйцвега. Безумно. Закрывала глаза на других женщин, отказывалась слушать предупреждения Константина и обращать внимание на ходившие в портах слухи. Она не смогла возненавидеть его, даже когда он, застрелив Верминга, угнал «Аве Асандаро».