Радиосвязь с самолетом на протяжении всего полета была устойчивой, Галковский работал безупречно и на прием, и на передачу, но на радиограмму Болховитинова не отозвался.

Это неспроста.

Скорей всего к тому времени все было кончено. На картах по 148-му западному меридиану, между 89-й и 88-й параллелями, обозначились крестики.

Тут вариантов нет: потеря скорости, сваливание на крыло, переход на нос и – до земли. Вывести из этого положения тяжелый корабль невозможно. Штопор ли это, беспорядочное падение – какая разница?

Такая масса при ударе о приполюсный лед расколется на мелкие фрагменты, и пурга в считаные минуты навсегда заметет следы последнего акта драмы человеческих страстей.

Но экипажу Леваневского судьба, скорее всего, послала напоследок не паковый, а молодой лед, а то и разводье, пропустившее машину прямо ко дну океана. Было бы иначе – за многие десятилетия хоть что-нибудь да прибило бы к какому-нибудь берегу, как это случалось с другими, бесследно исчезнувшими кораблями и самолетами.

Арктика хранила молчание

А Москва со своими сверхмощными приемниками продолжала шарить по обусловленным радиоволнам, но полюс молчал. Прекратился прием сигналов и у следящих станций Америки. Даже Эрнст Кренкель, самый ближний к месту катастрофы радист папанинской экспедиции, давний друг Леваневского, сутками не снимавший наушников, не обнаружил в эфире никаких признаков жизни бортовой рации Галковского.

И только некие любители – радисты, которым всегда везло в таких случаях, все еще умудрялись день за днем «перехватывать» то с борта, то с земли какие-то сигналы и обрывки позывных на частоте несчастного Н-209.

Не обошлось и без непременных «очевидцев» и «свидетелей» – это тоже обычная практика, сопровождающая любую трагедию.

Пришли слухи, будто зверобои Северной Аляски видели, как на исходе дня, в одно и то же время, над горизонтом повисает мерцающая в дымке светящаяся ракета, а ветер постепенно уносит ее вправо. Не Леваневский ли там? Пришлось проверять. Оказалось – Венера, звезда.

Потом стало известно, что в день и час, когда Леваневский должен был приближаться к материку Америки, канадские эскимосы услышали гул летевшего в облаках самолета. Нарядили инспекцию, нашли источник звука: это вдали прогудела моторная лодка.

Много позже энтузиасты чуть было не затеяли экспедиционные поиски самолета в одном из глухих озер Якутии! В его бездне, в прозрачной черноте таежных вод, местные охотники узрели какой-то предмет, напоминающий очертания большого самолета. Не тот ли? Не тот, однако.

Но одна экспедиция в низовья реки Юкон все же состоялась. Там, недалеко от озера Сам, была обнаружена хижина из листов разбитой бочки и подобие гроба с останками человека. Возникла мысль о судьбе исчезнувшего воздушного корабля. Но это был эпилог совершенно другой драмы.

А в день потери связи с Н-209 все мыслящее человечество – и в Советском Союзе, и в Соединенных Штатах – выразило поразительно единодушную уверенность: экипаж Леваневского жив! Он вышел под облака и произвел посадку на приполюсный лед! Может, с поломкой самолета, из-за чего умолк передатчик, но без тяжелых последствий. Они живы и ждут нас!

Их надо спасать!

Не было в том сомнений и у советского правительства. Началом тревоги стала минута потери связи. В тот же день было отдано распоряжение – срочно развернуть в исходных районах западного и восточного секторов Арктики морские и авиационные средства для ведения спасательных операций. Были названы типы и количество привлекаемых самолетов и назначены имена кораблей.

Оперативно сработали и Соединенные Штаты. Там, на их северных аэродромах, в первые же часы после тревожных сигналов несколько самолетов были приведены в полную готовность для немедленного вылета в район бедствия.

В Москве готовились к выходу на о. Рудольфа все те три четырехмоторных корабля АНТ-6 – Водопьянова, Молокова и Алексеева, – что только недавно вернулись из полюсной экспедиции. Из отпуска был вызван полный состав их экипажей.

Ближе всех к полюсу (всего в 900 километрах) базировался на о. Рудольфа четвертый полюсный экипаж – И. П. Мазурука. Он готов был к немедленному взлету и намеревался по первой летной погоде пройти за Северный полюс километров на 200–300 дальше, где, по его расчетам, должны обнаружиться следы экипажа Леваневского.

Но начальник Полярной авиации Марк Иванович Шевелев – может, он и прав был – запретил ему покидать свой пост: погоды в приполюсной Арктике стояли тяжелые, полет, если б он состоялся, был сопряжен с огромным риском: можно было взлететь и не вернуться, а Мазурук, как известно, имел другую ответственную задачу – нести постоянную вахту для подстраховки безопасности дрейфа папанинской экспедиции. Случись что – папанинцы остались бы без малейших шансов на помощь извне.

Группа Михаила Васильевича Водопьянова рассчитывала сосредоточиться на Рудольфе, чтоб застать арктическое светлое время, через недельку, а прилетела лишь спустя месяц, 16 сентября, к началу наступления полярной ночи: пока то да се, а главное – в пути придерживала погода.

Теперь на поиск мог выйти и Мазурук. Когда 20 сентября путь к полюсу чуть прояснился – он и взлетел. Надо льдами висели облака и выше 100–200 метров не давали подняться. Пройти удалось лишь к 85-му градусу северной широты, даже не долетев до полюса: в глухой стене тумана видимость окончательно исчезла.

Теперь та приполюсная погода, с плотным туманом, прикочевала и к Рудольфу, а за ней налетела пурга. Это надолго.

И тут в группе Водопьянова сразу обозначились крупные и неприятные просчеты: во-первых, самолеты Молокова и Алексеева не были оборудованы средствами для ночной навигации и пилотирования вслепую, светлые же дни появятся только весной. Во-вторых, экипажи не захватили с собой самолетные лыжи, а пурга намела столько рыхлого снега, что подняться с колесных шасси было почти невозможно.

Так что два корабля с их знаменитыми командирами сразу выпали из «боевого состава».

Не сдавался только Водопьянов. Не теряя надежды на удачу, он решил «пошуровать» на технических складах и там действительно обнаружил одну пару лыж, и, хотя она хранилась как запасная для машины Мазурука, Водопьянова это не смутило: он быстренько ее реквизировал, приладил на свой АНТ-6 и был готов к полету на полюс.

Только 6 октября замаячил чахлый отрожек антициклона. Удержится ли он до посадки? Ведь запасных аэродромов в тех краях не бывает.

После шумных споров и отговоров Водопьянов все-таки решил лететь.

Ночь над Рудольфом была звездной и обнадеживающей, но стоило немного отойти от аэродрома, на самолет нахлынули низкие, плотные облака. Пришлось, черпая нижнюю кромку, идти под ними. Скользя над ледяным хаосом, Водопьянов прошел полюс, подвернул к 148-му меридиану и приблизился к 77-й широте. Экипаж освещал ледяные поля ракетами, светил ручными прожекторами, но, к несчастью, безуспешно. Только ропаки да разводья, иногда напоминавшие своей конфигурацией контуры самолета, вгоняли экипаж в неистовое возбуждение. И снова мрачный ландшафт, гнетущее разочарование. Белая, угрюмая пустыня ничего им не обещала.