эпибаты начали ожесточенно тыкать копьями в щель. С каждой секундой створки раздвигались все шире. Наконец, ворота подались, и афиняне хлынули в город.

Бой шел на каждой улице, на каждом перекрестке. И тут Гилон совершил роковую ошибку: когда ему доложили о прорыве обороны в порту, он отправил туда часть лучников с Южного вала. Увидев, что обстрел берега стал не таким плотным, как раньше, десант пошел в атаку…

Гилон после начала боя не покидал храм Деметры. Сидя на дифросе, он выслушивал донесения вестовых и давал поручения. Подступы к агоре охраняли гоплиты Архелая. Когда пресбевту доложили о восстании афинских колонистов, он отправил к эмпориям наемников.

У горящих зернохранилищ гетов поджидали вооруженные клерухи. Рядом с покрытым копотью Зопиром стоял Спарток. На его руке выше локтя краснела пропитавшаяся кровью повязка. Торговая площадь была завалена мертвыми телами — ополченцев и колонистов.

Селевк подошел к одрису:

— Что делать?

— Возвращайтесь к Гилону, скажите, что пожар удалось потушить. Дальше — как договорились.

Геты бросились назад, следом шли суровые, израненные, но полные решимости афинские клерухи. За их спинами догорали эмпории. Спешно отправив семьи в Феодосию, клерухи сожгли все, что можно, даже из-под тяжелых крышек зерновых ям просачивались струйки дыма. Мужество афинян подогревал ужас от сознания того, что они только что совершили. Каково это — своими руками уничтожить зерно!

На одной из площадей путь преградили гоплиты Архелая. Выстроившись в ряд, пантикапейцы смотрели в прорези шлемов на приближающуюся толпу. По команде закрылись щитами, выставили копья. Львиные головы на мятой бронзе злобно оскалились.

Но клерухи выглядели не менее угрожающе. Они вооружились чем попало: топорами, ножами для разделки мяса, вилами, серпами… Их было значительно больше, чем гоплитов, и им было нечего терять.

Они с ревом побежали на фалангу. Первые погибли сразу, напоровшись на копья. Но бегущие за ними товарищи смогли врезаться во вражеский строй.

Вот упал гоплит, оглушенный тяжелым кузнечным молотом. Сверху уселся молодой парень — пилит шею ножом.

Пожилой мясник деловито рубил руки и ноги пантикапейцев, словно разделывал тушу коровы.

Кладовщик, тыкающий во все стороны вилами, грузно осел на землю, когда ему в горло вонзился меч.

Обе стороны несли потери, при этом гоплиты твердо стояли на занятой позиции.

Спарток искал Архелая. Он увидел, как стратег сначала сбил с ног, а затем зарезал упавшего клеруха. Одрис ринулся на него. Пантикапеец обернулся — смотрит, ждет. Сшиблись! Архелай закрылся щитом, рубанул в ответ. Удар пришелся на наруч; лезвие скользнуло по руке одриса, содрав кожу на локте. Спарток врезал махайрой под щит, но соперник поднял колено, и меч с глухим скрежетом проехал по кнемиде. Архелай бросался на одриса раз за разом, нанося мощные удары. Казалось, он неутомим.

Спартока спас кинжал: приняв удар перекрестием меча, он рванулся вперед и ткнул Архелая острием под мышку. Закричав от боли, тот выронил оружие, попятился. Одрис полоснул по ноге. Стратег рухнул на землю, шлем сполз набок. Спарток бил и бил его головой о стену, пока штукатурка не окрасилась в красный цвет.

Задыхаясь, проговорил:

— Я сказал тебе, что мир лучше войны. Ты не послушал…

Наемники беспрепятственно прошли к храму Деметры. Селевк вышел вперед, чтобы доложить о выполнении задания, но вместо этого резко ударил пресбевта в солнечное сплетение.

После короткой, но жестокой схватки Гилон и несколько архонтов были сначала связаны, потом заперты в храме.

К вечеру штурм Нимфея закончился. Армия Перикла добивала на улицах тех, кто еще оказывал сопротивление. Ночью по всему городу раздавались крики, метались отряды эпибатов, звучали отрывистые команды.

Афиняне вламывались в дома в поисках спрятавшихся ополченцев. Горожане, не успевшие бежать в Феодосию или Пантикапей, сидели в погребах, вздрагивая при каждом шорохе, а когда от удара ноги хлипкая дверь отворялась настежь, хозяин дома протягивал оккупантам все самое дорогое, что имелось у семьи, — ткани, драгоценности, статуэтки богов.

Но нимфейцы опасались зря: Перикл твердо наказал армии не трогать мирное население. Единственное исключение — вооруженное нападение на солдат.

— Помните, — сказал он эпистолевсам перед началом штурма, — Боспор должен стать нашей житницей. Нимфей нужен Элладе, а значит, нимфейцы неприкосновенны. Нарушивший приказ умрет. Это говорю я — Первый стратег Афин.

Те молча слушали, кивая головами. Большинство из них не раз брали города вместе с Периклом, и знали, что он не бросает слов на ветер. Так тому и быть!

2

Обоз медленно катился по дороге. Весеннее солнце не жалело сил на обогрев степи. Гнус ошалело вился вокруг людей и скота. Волы мотали головой, обмахивались хвостами, но продолжали обреченно тянуть оглобли.

Хармид сидел в телеге, прислонившись спиной к бортику. На соломе лежали еще трое тяжелораненых. Рядом с повозкой шла Быстрая Рыбка, то и дело посматривая на иларха.

— Ты откуда? — спросил Хармид, чтобы развеять скуку.

— Река Рангха[163], — она махнула рукой на восток. — По-вашему Ра.

Пока язаматы батрачили на усадьбе, Быстрая Рыбка набралась греческих слов, говорила все еще сумбурно, но более-менее понятно.

— Почему ушли?

— Стало трудно жить — много скота, мало пастбищ. От Рипейских гор[164] пришли другие племена.

Она стала загибать пальцы.

— Фиссагеты, иирки, аргиппеи, исседоны, аримаспы…[165]

— Как попались?

— Выставили наблюдателя, а он заснул, — отвернувшись в сторону, Быстрая Рыбка что-то мстительно сказала на скифском языке, потом продолжила по-гречески: — Сираки подкрались — они это умеют делать — и схватили всех, кто был на поле.

— Почему вы не отбились?

Язаматка посмотрела на него с укором.

— Как отобьешься под прицелом?

— Ну да, — согласился Хармид. — А наблюдатель?

— Умер первым, — она провела рукой по горлу. — Еще умер мой отец.

— Как?

— Стал меня защищать, когда сираки… ну, сам понимаешь.

— Так ты поэтому намазалась травяным соком?

Она кивнула.

Потом спросила:

— А ты откуда?

— Аркадия, — иларх махнул на запад. — Мы пастухи. Нет ни моря, ни степей… Горы.

— Ух ты! — Быстрая Рыбка искренне