— Да, конечно! — с готовностью кивнула она. Осокин коротко хмыкнул. Налил в рюмку коньяк. Вторую пододвинул к себе, взял в руки графинчик с водкой. Произнес медленно, с нажимом:

— Не «да, конечно», а — извинишься!

— Извинюсь.

— И еще! Насчет Анны — выкинь эту дурь из головы! Ничего у меня с ней нет. — После небольшой паузы добавил: — И не будет! Скоро сама все поймешь.

Во время обеденного перерыва, как обычно, заскочила Лариска. Выслушав рассказ Анны, она решительно заявила:

— Это все Галька! Точно тебе говорю! Специально текст подменила, чтоб ты в лужу села.

— Да брось ты! — отмахнулась Анна. — Ничего она не меняла. Я же сразу файл открыла. Там именно тот текст, который нужен был. Это я что-то не то скопировала. А потом еще и не перечитала. В общем, кругом виновата.

— Как-то слишком это все подозрительно.

Лариска в задумчивости прошлась взад-вперед по кабинету. Остановилась. Взяла с журнального столика чашку с чаем. Отхлебнула.

— А она к тебе заходила? Уже после того, как ты договор отнесла?

— Ну заходила. И что? Когда я вернулась, она уже здесь была — ждала меня.

— Ну вот! — Подруга плюхнулась в кресло. — Все сходится. Пока ты ходила, она обратно все поменяла. Вроде как: ты дура, а она ни при чем.

— Ларис, по-твоему, она получается прямо какой-то злодейкой из мыльной оперы?

— Почему злодейкой? Нормальная женщина. За мужика борется. Любит, значит. Или деньги его любит. В любом случае ее понять можно.

Анне был неприятен этот разговор. Особенно Ларискины доводы — грубые и нарочито циничные.

— Ладно, что мы все обо мне да обо мне? У тебя самой-то как дела?

— Нормально. Я же в отделе маркетинга работаю, — Лариска усмехнулась, — вот и занимаюсь маркетингом: изучаю рынок, ищу надежных, состоятельных партнеров.

— А в личной жизни?

— Я и говорю о личной жизни.

В этот момент дверь отворилась и в кабинет вошла Галина. Увидев Ларису, остановилась. Приветственно кивнула. Выражение липа у нее было слегка растерянным. Видимо, она хотела уйти, но никак не могла придумать правдоподобный повод, из-за которого якобы она и зашла к Анне.

— Добрый день! — Лариска вскочила с кресла. — Ну, Ань, пойду я. Работать надо! Маркетинг — такая вещь, работы здесь — непочатый край.

Она вышла из кабинета, притворила за собой дверь.

— Ты садись, Галина, чаю выпьем, — предложила Анна.

— Да нет, я на секунду. Я тут подумала… В том, что вчера произошло, тут, наверное, и моя вина есть. Я не все тебе объяснила. С тем файлом и до этого иногда странные вещи случались. Я сказала Олегу: он понял, что ты не виновата. В общем, ты меня извини! — Она резко повернулась и вышла из кабинета.

Через пару секунд вбежала радостная Лариска:

— Как мы эту крысу, а?

— А ты откуда знаешь — «как мы ее»?

— Да уж знаю! Уши, слава богу, на месте.

— Перестань! — рассердилась Анна. — Человек чувствует и свою вину в том, что произошло, зашел извиниться, а ты…

— Ой, умора! — Лариска нарочно громко рассмеялась. — Крыса виноватой себя почувствовала. От стыда сгорает! Ага, щас. Не будь наивной, Анюта! Все ясно как божий день. Олег Викторович ее раскусил, пистон вставил, вот она и прискакала на задних лапках. — Она опустилась в кресло, плеснула в чашку заварки. — Нет, что ни говори — Осокин святой человек! Слова дурного ни от кого о нем не слышала. Твой шеф, говорят, тоже ничего, но этот — попроще. У твоего характер крутой шибко.

И Анна, как и Лариска, ощутила вдруг едва ли не гордость за свою компанию.

Догулять до конца двухдневный «отпуск» Олег Павлу так и не дал. Приехал на следующий день и заявил, что если банкет по поводу приезда Нестерова из Сибири еще можно было отменить (хотя все равно зря они это сделали: не все деловые партнеры их правильно поняли), то уж не устроить банкет по поводу отъезда Павла в Лондон ни в коем случае нельзя.

Все доводы Нестерова Осокин воспринял крайне скептически. Ответ у него был один: «Надо, Паша. Надо!» В конце концов тот тяжко вздохнул и стал собираться: надо так надо.

Отдыхать Олег умел и любил. Каждое мероприятие обставлял с барским размахом. Недаром, наверное, его любимым рестораном была именно «Царская охота». Но чтобы, не дай бог, не возникало ассоциаций с разгульными шабашами «новых русских», в каждом осокинском застолье обязательно была своя изюминка.

На этот раз в качестве «изюминки» был приглашен известный оперный певец. Когда по залу прокатился его мощный бас, все тридцать человек гостей замерли в напряженном ожидании. Павлу вдруг показалось, что массивные круглые бревна стен плотней прижались друг к другу, а чучела глухарей на стенах испуганно съежились.

Сколько раз он говорил Олегу, что его «номера» выглядят на банкетах еще более вычурно, чем пресловутые цыгане. Но тот лишь снисходительно улыбался:

— Ты, старик, просто в искусстве слабоват. Так хоть делай вид, что тебя за душу берет. Я ж не кого попало приглашаю — только настоящих профессионалов!

Когда бас наконец закончил петь, его сердечно поблагодарили, выразили искреннее восхищение, а дальше все было, как обычно на банкетах. То, от чего так устал Павел за месяц разъездов по Сибири: тосты, пустые разговоры, детальное обсуждение проектов, которые никогда не будут осуществлены.

В какой-то момент Нестеров почувствовал, что хочет только одного: чтобы все это поскорее закончилось. В фужер для вина он налил водки на три пальца. Выпил. Стало полегче. Можно было отвлечься от царящего вокруг натужного веселья, подумать о предстоящей поездке. Олег сказал, что все предварительные документы подготовлены и никаких проблем не должно возникнуть. Осокин беседовал по телефону с Вирджинией Борн. Все договоренности в силе. Она ждет их приезда. Правда, Олег многозначительно намекнул, что госпожа Борн была очень огорчена тем обстоятельством, что разговаривает с вице-президентом, а не с президентом компании. Но вот об этом как раз думать не хотелось.

— Паша, о чем задумался? — К нему подсел Гена Слуцкий, один из владельцев банка, с которым они в последнее время работали. Как всегда к вечеру — пьяный и веселый.

Павел неопределенно пожал плечами:

— Да так, о жизни.

Нестеров не любил Слуцкого. Он просто, по-человечески, был ему неприятен. К тому же Павел знал, что истинным хозяином банка является Виктор Федорович Слуцкий, отец Гены. Бывший крупный партийный босс. И это тоже накладывало отпечаток на его отношение к банкиру.

— Правильно, Паша! О жизни! О смерти рановато нам еще думать. Да?

Павел почувствовал неприятный холодок в груди. Ответил спокойно: