отождествляет с образом дикой молодой кобылицы, незнакомой еще с уздой. Вольный перевод этой шутливой песни, сделанный А. С. Пушкиным, сохранил всю прелесть и свежесть ее греческого оригинала («Кобылица молодая...»)[36].

Греки говорили о разнообразных произведениях Анакреонта. До нас дошли отрывки его элегий, ямбов, военных песен и гимнов. Но по справедливому замечанию Энгельса, он навсегда вошел в литературу классическим поэтом древности, воспевавшим любовь[37]. Даже в произведениях, далеких от любовной темы, он оставался верным себе. Так, в одном фрагменте поэт обращается к девушке с прекрасно убранными волосами и в золотом одеянии, он просит ее благосклонно выслушать старика. Столь обычное для Анакреонта обращение к красавице в действительности оказывается воззванием к богине, о чем свидетельствует гимнический зачин в сочетании с эпитетом «золотой».

Песни Анакреонта, прославлявшие земные радости веселой жизни, вино и любовь, были подхвачены его позднейшими подражателями, стихи которых под названием анакреонтических были впоследствии включены в сборник вместе с подлинными произведениями Анакреонта и даже приписаны ему. Такие анакреонтические стихи сочинялись вплоть до византийского периода. В этих стихах не чувствуется вкуса Анакреонта, его изящества, остроумия и безукоризненного мастерства. Однако среди них попадаются произведения явно талантливые, подкупающие своей жизнерадостностью и юмором, например, «Ужаленный Эрот», «Старик и зеркало», «Цикада» и др. На их основе выросла «анакреонтика» эпохи Возрождения и Просвещения, ими же вдохновлялись многие русские и европейские поэты XVIII и XIX вв., включая Ломоносова, Державина, Батюшкова, Пушкина, Вольтера, А. Шенье, Глейма, Беранже и многих других.

ХОРОВАЯ МЕЛИКА

Фольклорная хоровая поэзия с древнейших времен была распространена в Греции повсеместно. Хоровая песня входила в ритуал праздника. Под звуки кифары (разновидность лиры) исполнялись торжественные гимны в честь богов.

В честь Диониса пели дифирамб, Ареса и Аполлона — пэан. Под звуки флейты двигались торжественные процессии, исполняя просодии, т. е. маршевые песни. Веселые шутливые песни, гипорхемы, сопровождали пляски. На многих праздниках выступали девические хоры, и исполняемые ими песни назывались парфениями, т. е. песнями девушек. Похоронные песни, трены, звучали на похоронах. Заслуги живых в торжественной обстановке превозносились в энкомиях, песнях в честь особо отличившихся граждан. Победителей на общегреческих состязаниях славили в эпиникиях, т. е. победных песнях.

Торжественная хоровая лирика была очень разнообразна по своей метрической форме. Автор текста должен был также сочинить музыкальное сопровождение, составить комплекс танцевальных движений для хора, причем ритм танца всегда соответствовал ритму песни. Автор же был учителем и руководителем хора.

Родиной хоровой поэзии греки считали остров Лесбос, откуда переработанная и усовершенствованная хоровая песня была перенесена Терпандром в Спарту, а затем распространилась по всей Элладе. Скорее всего, хоровая песня, существовавшая повсеместно, впервые на Лесбосе подверглась авторской переработке по заранее составленным правилам, здесь же был усовершенствован ее аккомпанемент, а затем эти нововведения стали всеэллинскими.

Из дошедших до нас авторов хоровых песен древнейшим был Алкман, современник Тиртея, малоазийский грек, происходивший из столицы Лидии Сард. Большинство песен Алкмана — парфении, которые исполнялись на праздниках одноголосым девическим хором под руководством самого поэта. Каждая песня предназначалась для однократного исполнения, она имела свою собственную мелодию и свой ритм, ее построение было строфично, — в строго установленном порядке повторялись одни и те же строфы. В содержании четко выделялись три основные части: за обращением к богам следовал рассказ из мифологического прошлого, затем общие дидактические рассуждения, применимые к данному мифу и, наконец, личные отступления поэта.

В середине XIX в. в одной из египетских гробниц был найден большой папирусный отрывок парфения Алкмана, недавно дополненный новым фрагментом, комментария к нему. Девушки принесли в храм Артемиды в Спарте праздничное облачение (пеплос) и, разделясь на два полухория, слазят богиню, соревнуясь между собой и превознося своих предводительниц, Агидо и Агесихору.

Изобильем пурпура

Не нам состязаться с ними.

Змеек пестрых нет у нас

Из золота, нет лидийских

Митр, что украшают дев

С блистающим томно взором...

(Пер. В. Вересаева)

В отрывке из другого парфения хор призывает звонкоголосую Музу начать для них многонапевную песню на новый лад. Из авторских отступлений интересна жалоба состарившегося поэта:

Милые девы, певицы прелестноголосые! Больше

Ноги меня уж не держат. О, если б мне быть зимородком!

Носится с самками он над волнами, цветущими пеной,

Тяжкой не зная заботы, весенняя птица морская.

(Пер. В. Вересаева)

У Алкмана в раскрытии чувств есть много общего с Сапфо. Но лексика песен — гомеровская.

В одном из фрагментов изображена картина всеобщего ночного покоя:

Спят вершины высокие гор и бездн провалы,

Спят утесы и ущелья,

Змеи, сколько их черная всех земля ни кормит,

Густые рои пчел, звери гор высоких

И чудища в багровой глубине морской.

Сладко спит и племя

Быстролетающих птиц.

(Пер. В. Вересаева)

Некоторые исследователи оспаривают подлинность этого стихотворения, считая, что во времена Алкмана художественное сознание еще не воспринимало природу в качестве фона для изображения человеческих чувств. Однако данный отрывок не дает основания утверждать, что далее обязательно следовало противопоставление мирного сна природы горю и смятению человека, как понял и дополнил Алкмана Гете в своем вольном переложении, а вслед за ним Лермонтов («Горные вершины спят во мгле ночной...»).

К концу VII в. до н. э. хоровая лирика перемещается в западные греческие города. Примерно к 600 г. до н. э. относится деятельность знаменитого сицилийского поэта Стесихора, хоровые песни которого отличались повествовательным характером, а сюжеты заимствовались из эпических сказаний, но основное внимание уделялось описаниям чувств, а не действий героев.

В 1956 г. был опубликован новонайденный отрывок из песни Стесихора о пребывании Телемаха в Спарте. Его содержание сводилось к следующему. Неожиданно в небе появлялся орел, несущий в когтях гуся. Значение этого знамения Телемаху разъясняет Елена: оно предвещает возвращение Одиссея и расправу с женихами. Но в действительности, все слушатели Стесихора уже знают, что в отсутствие Телемаха Одиссей уже вернулся на Итаку. В другом отрывке поэт просит прощения у Елены за то, что поверил лживому вымыслу и рассказал о ней неправду, тогда как в действительности не она, а лишь ее призрак покинул Спарту ради Париса. С этим отрывком была связана легенда о том, что Стесихор будто бы был ослеплен Еленой в наказание за насмешку. Уже будучи слепым, он сложил выше изложенную палинодию (песнь отречения) и тотчас же прозрел[38].