Нереус начал краснеть, слушая это бесстыдное враньё.

Старики вновь переглянулись.

– Конечно, мы рады принимать тебя, – заулыбалась Апайо.

– В каком часу… – её муж лихорадочно шарил по столу. – Нужно прибыть за холм?

– Так ровно в полночь.

– Рубины говоришь?

– Иных камней не принимает.

– Занятно, – старик трясущейся скрюченной пятерней сунул в рот куриное бедро. – Вот знать бы раньше… Отсюда ведь рукой подать!

– Вообразите, как я удивился! – хмыкнул Мэйо. – Жрецы, хвала Богам, ещё способны явить нам чудо! Как в прежние года…

– Да, – подхватил старик. – Раньше было лучше!

– Не смею больше утомлять, – нобиль поднялся. – Великолепный ужин! Я счастлив. Отбываю на покой. Раб, помоги раздеться!

Нереус метнулся за хозяином красный от возмущения.

Завесив дверь, он сердито прошептал:

– Ты с ума сошёл?

– Да. И тебе о том известно.

– А если обман раскроется?

– Можешь не участвовать и пропустить всё веселье. Я справлюсь сам.

– Прости, но как тебе не стыдно. Красть у несчастных стариков.

– Которые родню свели в могилы. Пытались жульничать на рынке в Тарксе. И скоро сами отдадут концы на радость всем соседям. Чуть не забыл: я красть не собираюсь, я обменяю их рубины на мои безделицы.

– Мэйо!

– Встречаемся на выгонах. Я вылезу в окно, ты жди там наготове.

– Как скажешь. Но я не одобряю.

– Повеселее! У нас пари. Забыл?

Понимая, что спорить бесполезно, Нереус направился к выходу:

– Одно мне непонятно. Где ты возьмëшь девицу?

В сгустившейся темноте им удалось незамеченными покинуть земли стариков, обогнуть холм и спуститься к озеру.

– Искупаемся! – предложил Мэйо. – До полуночи ещё долго.

– Ты не боишься прогневать Богов и духов?

– Я – их родня. И буду веселиться, пока хватает сил! Наперегонки?

Парни разбежались, толкнулись от берега и бросились в воду, подняв сотни мелких брызг. Прогретая за день, она казалась тёплой, как парное молоко.

Нереус вынырнул почти сразу, а Мэйо проплыл немного и, фыркая, помахал другу рукой.

–Хо-ро-шо! – сказал нобиль, ложась на спину.

– Да-а-а… – откликнулся геллиец.

Яркие звёзды и высокие деревья отражались в озёрной глади, словно в зеркале.

У противоположного берега стелилась белая дымка тумана.

Купались, как в детстве: до мурашек, посиневших губ и стучащих от холода зубов.

Одевались торопливо, роняя туники из непослушных пальцев.

– Спрячь коней за холм, – попросил Мэйо. – А я пока разберусь с вещами.

Поморец разжëг небольшой костёр и расчесал волосы гребнем. Затем втëр в голову благоухающее масло. Блестящие локоны завились в мелкие кудри.

Нобиль не пожалел духов, облив ими шею, грудь и промежность.

Поставив перед собой бронзовое зеркало, Мэйо достал шкатулку, в которой хранился набор космета.

Толчëным мелом парень быстро выбелил лицо, нанес тени на веки и виски, зачернил брови и ресницы.

Дополнив образ яркой помадой и блеском из рыбьей чешуи, наследник сара Макрина разразился смехом.

Как ни старалась Виола походить на мужчину – она безнадëжно проигрывала это странное соревнование.

Досконально изучивший повадки женщин Мэйо с лёгкостью подражал им даже в искусстве украшать себя.

Убрав подальше всë лишнее, он прикрылся несколькими слоями дорогой ткани, повесил на спину церемониальную маску и стал наигрывать на дудочке незатейливую мелодию.

Вскоре вернулся Нереус, привлечëнный светом костра и чарующей музыкой.

Раб удивлëнно разглядывал незнакомку, опасаясь подходить ближе.

– Это какое-то колдовство? – настороженно спросил геллиец.

– Колдовство, – ответил Мэйо игривым тонким голосом.

– Хозяин?

Осмелев, невольник сделал пару шагов:

– Скажи мне: это ты?

– Ах, не скажу! Приподними вуаль.

Лихтиец двумя пальцами дотронулся до края ткани, отвëл её в сторону:

– Виола?!

Нереус успел заметить кокетливо изогнутую руку, глаза с пушистыми ресницами, знакомую улыбку…

– Как такое возможно?! Где Мэйо?! То есть… Я хотел сказать: мой господин…

– А разве он нам нужен? Ну, не робей же! Обними меня!

Мысленно проклиная непонятное поморское колдовство, раб обхватил девушку руками, прижал к груди и…

За миг до того, как Мэйо согнулся от хохота, геллиец понял, что жестоко ошибся.

Нобиль оттолкнул его, заливаясь смехом:

– Пусти, развратник! Я не готова к ласкам! Проклятье, Мерт тебя возьми! До слëз смешно! А мне бы поберечь ресницы!

– Ты выкрасил лицо! – возмутился невольник.

– И что с того? Виола может бегать в чужих тряпках, а значит, и мне для дела – не зазорно. Чтоб утереть ей нос, я б вырядился даже крокодилом!

– Но где ты научился?!

– Я видел много раз всю процедуру. При маме вечно два раба-космета. Поспрашивал у них. И кое-что запомнил.

– Невероятно!

– Пришёл наш час. Укройся. Скоро пожалует достопочтенный Дряблый Корень!

– Мэйо!

– Укройся. Не мешай веселью.

Поморец глянул на звëзды, определяя который час, и вновь занялся музицированием.

Старика он услышал задолго до появления того на поляне. Кряхтя и охая, почтенный отец семейства лез через кусты на свет костра.

Будь с ним сопровождающий помоложе и повнимательнее, наверняка заметил бы и примятую лошадьми траву, и следы мужских сандалий в мягкой почве.

Но старик, державший над головой факел, а в другой руке – мешок с дарами, глядел только вперёд.

Приблизившись к поляне и увидев на камне нарядно одетую нимфу, он восторженно выдохнул:

– Диво! Не обманул, шельмец!

– Признаюсь, я ждала другого, – чарующим голоском сообщила нимфа, – красавца Мэйо молодого. А отчего ты, Фамб, невесел? Иль позабыл усладу чресел?

– Имя моё знает! – под нос пробормотал старик.

– Я знаю всех людей в округе. Откройся мне, словно подруге: за что же терпишь ты лишения и просишь у Богов прощения?