шайбой в «ледовом побоище» с деповскими. И багажник у велика погнут после того, как на него взгромоздилась соседская Танька по кличке Комод-На-Ножках. Ну конечно, это он сам.

Сердце остро защемило. «Видать, помираю, вот вся моя жизнь передо мной и проносится, – подумал он обречённо».

Поезд обогнал Витька, и вскоре за окном промелькнула станция «Отрочество». Мужчина прикипел к стеклу. Сцены сменялись, как в калейдоскопе: рыбалка, спортивный лагерь, сенокос, первая любовь к веснушчатой Аньке, свидетельство об окончании восьми классов…

Экспресс шёл всё быстрее. Вот и «Юность»: выпускной бал, провал в политех, драка на танцах, армия, значок «Отличник боевой и политической подготовки», поступление в финансово-экономический, вторая любовь к Лерке из педагогического, её отказ выйти за него замуж, роман с Катькой из медицинского…

Станция «Молодость»: защита диплома, жуткая ссора с Катькой, свадьба с Леркой, направление в райцентр, рождение Ваньки, получение отдельной квартиры, туристическая поездка в ГДР, повышение по службе, покупка «Жигулей»…

С каждой новой станцией скорость увеличивалась. Виктор уже не успевал разглядеть лица, лишь точечно фиксировал события. И, к удивлению своему, обнаружил, что жизнь у него складывалась не так уж и плохо, как ему казалось – без бед, несчастий, глубоких стрессов.

Промелькнула «Зрелость»: всеобщий психоз с отъездом на родину предков, решение примкнуть к отъезжантам, нервотрёпка с документами, продажа автомобиля, переселенческий лагерь в Брамше, поиск работы, социал, выпускной у Ваньки, женитьба сына, его отбытие в Австралию, первый сердечный приступ, операция на сердце, смерть… Леры…от рака… Не-е-е-е-ет!!! Только не это! Это неправ-да-а-а-а…

За окном появилась «Старость», но Виктор даже не поднял упавшей на колени головы. Спустя какое-то время он вскочил на ноги, бросился к выходу, потянул дверь за ручку. Ту будто заклинило. Он кинулся в противоположную сторону. Стал остервенело растягивать дверные створки. Тщетно. «Стойте! Остановитесь! Выпустите меня из этого дурдома! Где пассажиры? Где контролёры? Где Мюнхен, вашу мать! Что это за мышеловка? Я хочу вырваться отсюда!!!».

Виктор разогнался и двинул правой ногой в дверное стекло. Стекло осталось на месте, а он, взвыв от боли, упал на пол. Спустя минуту поднялся, похромал на своё место и, ляпнувшись на сидение, безучастно уставился в окно.

Периферическим зрением мужчина выхватил название конечной станции «Смерть» и оцепенел. Поезд медленно двигался по усаженной елями аллее и, наконец, остановился. Виктор надел очки. В длинной стене, выстроенной буквой «Г», было множество ячеек, подобных тем, в которых хранятся урны с прахом усопших. Окно Виктора оказалось напротив одной из них.

Да это же его собственная ячейка! «Viktor Schmidt 1955–2035». Во бред! Не хоронят в Германии прах в стене. В Голландии хоронят, а в Германии урну закапывают в могилу. Это он знает точно. Ему в больнице сосед по палате рассказывал. Старик Энгель говорил, что недолго ему осталось – сердце совсем дырявое. Потому-то он и заключил договор с фирмой «Брюггер и сыновья» на захоронение своего праха в Нидерландах. Там кремация намного дешевле, чем в ФРГ. Будто бы в Голландии из ежегодно кремируемых трёх тысяч покойников полторы – наши, германские. Значит, всё это – ерунда. И то, что было перед «Смертью», – тоже. Всё неправда. Всё!!! Не может Лера умереть на двадцать пять лет раньше него. Она моложе, здоровее и вообще…

Поезд потихоньку тронулся в обратную сторону. За окном промелькнула станция «Старость». Приближалась «Зрелость». «Придумал! – встрепенулся Виктор. – Надо выскочить из этого капкана аккурат перед Лериной «смертью». И всё будет хорошо. Только б не пропустить этот момент, только б не ошибиться…».

Пот оросил его лоб, руки дрожали, зубы стучали. Вот здесь! Именно здесь весь этот бред и начался! Он рванул на себя стоп-кран, завизжали тормоза, чемодан снова сорвался на пол. Виктора отбросило в конец вагона. Он больно ударился локтем о что-то металлическое. Нога нестерпимо заныла. Поднимаясь, мужчина обнаружил, что пиджак на спине треснул по шву.

Пространство вновь изогнулось и, поиграв красками, выпрямилось, вернувшись к своим обычным очертаниям. Поезд остановился. Двери разъехались в стороны. Виктор завертел головой, все ещё не веря в то, что, действительно находится на своём вокзале. Он снял разорванный пиджак, сунул его на дно чемодана и, прихрамывая, вышел на перрон.

Громкоговоритель проурчал: «Поезд на Мюнхен прибывает на третью платформу. Отправление по графику». Виктор удивлённо поднял глаза на электронное табло, потом посмотрел на свои «Командирские». Странно: мюнхенский подают только через три минуты, а из какого ж он только что вывалился? А может, ни в каком поезде он и не был? Вот только сейчас пришёл на вокзал, сомлел от жары и забредил?

Виктор облегчённо вздохнул. Конечно, всё так и было. Ему таки необходимо хорошо отдохнуть, процедуры пройти, в бассейне поплавать. И мужчина двинулся навстречу приближающемуся экспрессу. Остановившись у колонны, полез в карман за билетом. Всё на месте. Как сказал Юрий Гагарин, «Поехали!».

Мюнхенский остановился. Разъехались дверные створки, поглощая поток возбуждённых пассажиров. Посадка закончилась. Двери сомкнулись. Экспресс помчался на юг. Без Виктора. Он по-прежнему стоял, подпирая спиной колонну, с чемоданом в правой руке и билетом в левой. Проводив взглядом скрывшийся из виду поезд, мужчина спрятал билет в карман и быстрым шагом направился к остановке. Домой! Скорее домой!

В ожидании автобуса молодёжь в дивных одеяниях лениво обменивалась ругательствами. Несмотря на явное пекло, ребятки, именующие себя готами, были облачены в жуткие чёрные хламиды с длинными рукавами, увешаны большим количеством железа, обуты в высокие альпинистские ботинки. Полбашки у каждого сбрито, оставшаяся же растительность выкрашена в иссиня-чёрный цвет. Виктор по-отечески улыбнулся: молодые ещё, перебесятся. Протестуют не знамо против чего. Пускай. Время всё подправит. Он тоже когда-то подметал улицы клёшами шириной в метр и носил расшнурованные кеды с надписью: «Они устали».

Подъехал автобус. Готы ввалились первыми, за ними – Виктор, метнувшийся в самый зад – не любил чужого присутствия у себя за спиной. Сел рядом с юным китайцем, уткнувшимся в книгу с иероглифами. Во пацан даёт! Как эти паучьи карлюки вообще можно читать?

Едва он коснулся сидения, раздался до боли родной «Гимн Советского Союза». Аж мурашки по телу пробежали. Захотелось, как бывалоче, вскочить на ноги, вытянуться в струну и замереть на минуту. Народ в салоне оживился. Узнали, гады! Гимн великой державы у буржуев до сих пор на слуху. Уважали потому что. И боялись. А теперь что? Теперь мы за милостыней к ним приехали. Позорняк…

Гимн играл громче и громче, пока впереди сидящий парняга не вытащил из ушей плеер и не достал из кармана мобильник.

«Какую державу развалили, – ностальгировал Виктор. – Разве бы при Союзе меня сюда понесло? Да ни в жизнь! Был бы уже главным налоговиком области, ездил бы на служебной машине,