А я пропищу в ответ:

– Я здесь, папочка! – и побегу от него, дразнясь, со всех ног, зная, что отец обязательно бросится следом, на ходу перевоплощаясь в очередного злого персонажа из сказок, которыми мы с ним зачитывались перед сном.

– Не бойся, мы не свалимся! – успокаивает меня Данька.

– Там высоко.

– Да нет же! Иди к нам и сама увидишь, – провоцирует Ник.

– Ни за что! Слезайте. Нас еще ждут уроки, надеюсь, вы не забыли? Дополнительные полчасика, что вы выпросили на прогулку, давно истекли, я смотрела.

– У-у-у! Что, правда? – стонут эти хулиганы и по одному, правда, не очень-то торопливо, начинают спускаться вниз. Видно, что парни приучены держать слово. Неожиданно, но знакомо и правильно. Своих детей я бы тоже воспитывала как-то так. И поэтому мне страшно нравятся и пацаны эти, и тот, кто вылепил их такими…

– Об их отце есть какая-нибудь информация? – спрашиваю у Бориса, пока мои маленькие гости не могут услышать, о чем мы с ним говорим.

– Сейчас узнаю, что успели выяснить.

Я одобрительно киваю, хотя все еще не уверена в том, что поступаю правильно, шпионя за Федором. С одной стороны, я понимаю, что сую свой нос, куда меня не просят. С другой, не представляю, как ему помочь, не зная правды. Сам Фед ничего не расскажет. Уж что-что, а это он отчетливо дал понять, подчеркнув отдельным образом, что ни в чьей помощи не нуждается. За это стремление самому решать свои проблемы я его ни в коем случае не осуждаю. Скорее напротив. Его непоколебимая твердость в этом вопросе заставляет меня совершенно по-бабьи млеть. Жизнь ведь нечасто баловала меня встречами с людьми, которым от меня ничего не было надо. Обычно все происходило с точностью до наоборот. Я уже забыла, когда в последний раз слышала: я все решу, я сам, я лучше знаю, как надо… Так со мной, наверное, мог позволить себе разговаривать лишь отец. А ведь оказывается, это так важно слышать, пусть даже потом я все равно, вот, как сейчас, впишусь. Важно потому, что даже таким серьезным и влиятельным женщинам, как я, порой очень хочется снять со своих плеч груз ответственности и, переложив его на плечи кому-то другому, просто побыть такой… девочкой-девочкой. Беспечной и, может быть, даже глупенькой. Нет, не так… Что-то я совсем уж сгустила краски! Достаточно просто знать, что я могла бы при желании быть такою.

– Отлично. Мы пока сделаем русский.

Телефон мымры найти несложно. Узнать задания, которые ребята делали в классе – тоже. Я представляюсь учителке дальней родственницей Данила и Ника, которая сидит с мальчиками, пока их отец работает, та диктует нужные страницы и номера. Не уверена, оценит ли Федор мое вмешательство в этом вопросе, но я знаю точно, что его проблемы не должны как-то сказываться на детях.

– Там классно! С макушки видно все-все! Даже трубы на заводе…

– Прекрасно.

– А мы можем еще поиграть?

– Ну, если вы сделаете уроки до того, как стемнеет…

– Да не вопрос! И тогда мы сразу пойдем в веревочный парк?

Закатываю глаза и принимаюсь собирать разбросанные по всему холлу вещи, не переставая удивляться тому, как быстро эти двое умудряются создать вокруг себя хаос из ничего. Привыкшая к стерильному порядку, я развешиваю куртки, раскладываю шапки, кручу в руках грязные перчатки и… старательно игнорирую тянущую боль за грудиной.

Когда вся моя жизнь стала стерильной, как эта комната? И как быстро она снова станет такой, когда я останусь одна?

– Ты забыла ботинки! – указывает на очевидное Никита.

– Мог бы и сам их сунуть в шкаф! – тычет брата в бок более покладистый Данька.

– Ничего, немного беспорядка здесь не помешает, – улыбаюсь я, касаясь макушек обоих мальчиков пальцами. Гулкую пустоту под диафрагмой затапливает незнакомая нежность. – Все слишком… вылизано.

– Угу. В этом ты ну точно, как наш папка.

– Правда?

– Угу. Он тоже все время за нами убирает. Потом ничего не найдешь.

– А как иначе? Он – врач. Все врачи любят порядок, – авторитетно заявляет Данил.

Значит, мальчики не в курсе, что на врача он так и не выучился? Учитывая то, чем Федор занимается, это неудивительно. Совершенно точно его детям не нужны подробности.

Пока мальчики моют грязные руки в ванной, я, привалившись с другой стороны двери, стараюсь не думать о том, чем прямо сейчас занимается Фед, потому что, если он делает кому-то интимный массаж… Короче, я не хочу знать об этом. Оно для меня слишком. Гадать, почему – бессмысленно. И так ведь понятно, что я не на шутку вляпалась. Наверное, можно сколь угодно долго это отрицать, можно торговаться с собой и непонятно на кого злиться, но зачем? Все равно рано или поздно мне придется принять происходящее с собой как данность и смириться с мыслью, что я безответно влюбилась… Если что на самом деле и важно в сложившейся ситуации, так это не показать своих чувств Федору. Я ведь понимаю, что шансов ему понравиться у меня нет. А допустить, чтобы он был со мной из благодарности или (не дай бог!) жалея, как несчастную приблудившуюся собаку, мне ни за что не позволит гордость. К тому же я не верю, что из отношений, в которых один любит, а второй лишь милостиво позволяет с собою быть, может выйти хоть что-то хорошее. Да и, в конце концов, может, это вовсе и не любовь. А так… нашло что-то. С кем не бывает?

– Мы готовы!

– Отлично. Тогда начнем с русского? Там немного. Помните, какие звуки глухие?

– Помним… – вздыхает Данил.

– Супер.

Парни у Федора смышленые и очень непоседливые. Понятно, что в обычной школе с ее устаревшим подходом к образовательному процессу им скучно. Их бы и впрямь в гимназию. Мне не составит труда… Но Федор же русским языком сказал, что не нуждается в моей помощи! Впрочем, он ведь пока не знает, что мое предложение касается детей, так что…

– Дина Владимировна? Тут данные, что вы просили, – в кабинет заглядывает Борис. Он явно не очень доволен тем, что у меня гости. Глядит на мальчишек так, будто и их подозревает в готовящемся на меня покушении, а те ему платят