месячных объема, чтобы отправить их сразу. Кристианс также беспокоился о доставке продуктов в Майданек: их ведь будут есть все заключенные лагеря, а не только поляки. Собственно, Янина так и задумывала. До войны Кристианс состоял в радикальном крыле антисемитски настроенных национал-демократов. Он был убежден в том, что миссия польского Красного Креста – помогать этническим полякам, и только им.

Скжинский обратился к Воронецкому, чтобы тот решил вопрос. В конце марта князь по отдельности провел встречи с Кристиансом и Дабровским, выслушал их и опроверг аргументы обоих. Вне зависимости от того, кто будет есть продукты, предоставленные комитетом поддержки, внушал он, доставка продовольствия польским заключенным – «наш великий и неотъемлемый долг». Нельзя терять время, потому что немцы могут в любой момент отозвать разрешение на доставку продуктов в Майданек. Чтобы никто не сомневался насчет его инструкций, князь изложил их на бумаге: «Возобновить поставки немедленно».

Казалось, миссия Янины накормить всех заключенных в Майданеке может, наконец, быть исполнена.

Глава 10

Майданек

Если Герман Флорштедт и питал какие-то надежды на то, что командование Майданеком может продвинуть его карьеру, первый день в лагере в ноябре 1942 года лишил коменданта этих иллюзий. Слухи о разгуле коррупции в Бухенвальде, где он служил под начальством Коха, бросили тень на его репутацию, поэтому назначение в Майданек было не признаком доверия, а последним шансом оправдаться. Ему дали четкие поручения: разгрести хаос, оставленный Кохом, установить порядок и дисциплину и превратить Майданек в промышленный центр, где заключенные будут трудиться на благо СС. Первый осмотр лагеря ясно дал ему понять, что шансы на успех крайне слабы.

Флорштедт ранее служил в Бухенвальде и в Заксенхаузене, но Майданек мало походил на два эти концентрационных лагеря в сердце «Старого Рейха»[141]. Он был, по сути, примитивным форпостом германского правления на враждебной территории. По прибытии в лагерь Флорштедт увидел огромную неорганизованную строительную площадку на открытом участке, размерами вчетверо превосходящем Бухенвальд[142]. Там не было мощеных дорог и тротуаров, а осенние дожди превратили песчаную почву в грязь такой глубины, что в ней напрочь увязали даже сапоги эсэсовцев. Изначально у СС был план устроить лагерь на 150 000 человек с работающими предприятиями, но – как многие другие амбициозные планы Гиммлера, – его пришлось изменить в связи с переломом в ходе войны. До победы Германии, когда транспорта и строительных материалов появится в избытке, Майданек должен был оставаться лагерем на 25 000 заключенных с промзоной на шестьдесят четыре мастерских и склада. Теоретически в ноябре 1942-го там уже было достаточно бараков, чтобы вместить такое количество узников, вот только в них отсутствовали окна, двери и обстановка. В промзоне было построено всего шесть зданий, а бараки для охраны и лагерной администрации находились в процессе строительства[143].

То, что уже было построено, выглядело шатким и ненадежным. «Лагерь строгого надзора», как в СС называли ту зону, где содержались заключенные, – занимал более семидесяти пяти акров и состоял из пяти прямоугольных участков, называвшихся «полями», и двух узких полос под названием «внутренние поля», окруженных заборами из колючей проволоки с караульными башнями. В отличие от крепких лагерных бараков в Бухенвальде, где имелись отдельные помещения под столовые и спальни, а также туалеты, бараки в Майданеке представляли собой неутепленные дощатые сараи без внутренних перегородок и водопровода. Часть бараков была построена по принципу конюшни – с амбарными дверями и земляным полом, – куда свет проникал только через узкие щели под крышей. Рубероид, покрывавший крыши бараков, быстро начал коробиться и рваться под яростными ветрами.

Рядом с бараками находились отхожие места – цементированные колодцы в земле, поверх которых бросали доски, где заключенные должны были присаживаться, чтобы облегчиться у всех на виду. Они не могли помыться, потому что в бараках не было водопровода и сантехники, а эсэсовцы крайне редко позволяли узникам приносить в бараки ведра с водой из колодцев. Мало того, санитарные врачи предупреждали, что вода в трех лагерных колодцах заражена кишечной палочкой и аммиаком. За границами лагеря строгого надзора имелись бараки с душевыми и камерами дезинфекции, но через них прогоняли только новоприбывших.

Из-за дефицита продовольствия в Генерал-губернаторстве бухенвальдский рацион выглядел роскошным на фоне скудной диеты в Майданеке. Голодающие заключенные пили зараженную воду, не имели возможности вымыться, страдали от вшей и блох – и все это создавало идеальные условия для распространения дизентерии, чесотки, туберкулеза и тифа, которыми заражались и от которых умирали даже охранники. Три барака на Поле 1, служившие «госпиталем», были постоянно переполнены больными заключенными, практически не получавшими лечения – разве что короткий отдых от непосильного труда. Если заключенный не мог вернуться к работе, его оставляли умирать или убивали. На момент прибытия в Майданек Флорштедта там содержалось более восьми тысяч заключенных, но за предыдущие восемь месяцев было зарегистрировано в три раза больше. Только в ноябре 1942-го в лагере умерло 2999 человек. Дым постоянно поднимался из труб крематория, расположенного между Полями 1 и 2. Две масляных печи, способные сжигать самое большее сто трупов за двенадцать часов, не выдерживали такой нагрузки. Вонь от открытых уборных, тысяч немытых тел и горящих трупов была такой сильной, что Флорштедт постановил для себя как можно реже бывать в лагере строгого надзора. Если он там появлялся, то только в машине и с зажженной сигарой в зубах.

Подлинное количество жертв Майданека значительно превышало официальную статистику. С марта по сентябрь 1942 года роль Майданека в «Операции Рейнхард» заключалась в том, чтобы путем непосильного труда сводить в могилу евреев, временно избавленных от газовых камер в лагерях смерти. Однако к октябрю 1942 года в Майданеке уже работали две собственные газовые камеры, и он тоже превратился в небольшой лагерь смерти. Еврейские мужчины, женщины и дети сотнями поступали туда из последних гетто и трудовых лагерей, которые зачищали солдаты Глобочника в округе Люблин, включая Майдан-Татарский и Замосць. Их число увеличилось, когда в ноябре прекратили действовать газовые камеры в Белжеце. Новоприбывшие евреи, признанные нетрудоспособными, а также все дети и старики сразу попадали в газовые камеры, а если их количество превосходило вместимость камер, евреев расстреливали в лесу близ деревни Крепец и там же сжигали трупы. Годовой отчет по «Операции Рейнхард» включал в себя жертв четырех лагерей: Белжец, Собибор, Треблинка и Майданек. Из 1 274 166 человек жертвами Майданека стали 24 733[144].

Флорштедт обнаружил, что держать происходившее в Майданеке в тайне невозможно. Вокруг лагеря не было стены