— Простите меня, мистер Хенвелл, но вы, как англичанин, поймете, о чем я собираюсь говорить. Вы живете в России, когда она находится на… на перепутье. Крепостным скоро дадут вольную, и ничто не останется прежним. Вспомните Францию! Мы все тоже можем поплатиться своими головами! — Мадемуазель непроизвольно схватилась руками за тугой ворот платья. — Быть на перепутье всегда опасно. Я была бы счастлива, если бы мисс Джонсон покинула Россию в конце лета. — Последние слова мадемуазель обронила как бы невзначай.

— Но боюсь, у мисс Джонсон нет таких намерений. Почему она должна уехать? Ведь ей-то не предлагали должность в Регби.

— Да вы просто смеетесь надо мной! Как вы смеете!

— Дорогая мадемуазель, я всего лишь не воспринял ваши слова всерьез. Простите меня, пожалуйста. Не волнуйтесь за мисс Джонсон. Ваша доброта делает вам честь, но я уверен, что мисс Джонсон способна позаботиться о себе сама.

— Но может, вы все же задумаетесь над моими словами и повлияете на мисс Джонсон? Поверьте, я говорю это от чистого сердца.

— Боюсь, я вряд ли могу оказать влияние на мисс Джонсон.

— Хорошо, — буркнула мадемуазель Альберт. — Вы правы. Людям должно быть позволено, совершать ошибки.

— Тогда мы предоставим мисс Джонсон это право.

Вернувшись, Софи поняла, что ей нет необходимости что-либо объяснять. Алексис встретил ее с извинениями.

— Надеюсь, вы не очень испугались, — с тревогой спросил он.

— Разумеется, я очень испугалась, за себя и за князя. Но он еще будет говорить с вами, Алексис. А что касается меня, то вы можете забыть об этом происшествии.

— Этим утром вы увидели обратную сторону медали, — весело заметил Эдвард.

— Я всегда знала, что она есть, — ответила Софи. — Я всегда чувствовала, что под красотой и покоем может скрываться жестокость. Как гром… за ясным небом.

Но гроза разразилась внутри ее самой, после чего наступило затишье. Счастье переполняло ее через край, глубокое и бездонное. Проницательно взглянув на нее, Эдвард сразу заметил, что она словно светится изнутри.

— Опасность привела вас в… восторг?

— А разве такого не бывает?

— Бывает. Мужчины зачастую испытывают восторг от опасности. Во время битвы, например.

— А женщины?

— Женщины приходят в восторг от любви. Софи улыбнулась:

— Дорогой Эдвард…

— Вы назвали меня «дорогой». Это больше, чем я мог бы ожидать.

— Дорогой Эдвард. Я должна идти. Мадемуазель была столь добра, что предложила мне отдохнуть. Но я сказала, что вполне могу выполнять свои обязанности.

— Бедная мадемуазель! Она обнаружила, что англичанки несокрушимы.

— Бедная мадемуазель, — эхом отозвалась Софи.

«Если бы я только могла защитить ее от постоянной боли, — подумала Софи, — разуверить, что все ее страхи беспочвенны. Но это нелегко. Только время и ласковое отношение помогут мадемуазель Альберт, справиться с этим. Пожалуй, самой трудной задачей в моей новой жизни будет завоевать любовь и доверие этой женщины».

Глядя на Софи, Эдвард испытал необъяснимую грусть. Он хотел, чтобы восторг этих глаз был обращен на него, и чтобы она согласилась уехать с ним в Англию.

«Ах, если бы только я могла рассказать ему обо всем! — с сожалением думала Софи. — Эдвард здесь единственный человек, с которым мне хотелось поделиться своим счастьем».

Князь не поехал к Анне Егоровне. Он написал ей письмо. Поступая подобным образом, Петр Разимов, не то чтобы проявлял трусость, а скорее щадил гордость Анны. Письмо было коротким, она должна все сразу понять и принять их разрыв с честью. Князь выражал намерение сдержать свои финансовые обязательства перед ней, так что это не обсуждалось. Но в конце письма, он все же добавил одну строчку: «Бирюзовые глаза поблекли».

Однако князя беспокоило, как воспримет новость, кузина Елена.

Разумеется, Елена все еще находилась в Петергофе. Он приготовился провести у нее вечер и немного развлечься, поскольку Елена устраивала званый ужин. Анна уже получила его письмо, и он знал, что ему не придется выслушивать ее упреки. Она прекрасно понимала, несмотря на свои ожидания, чего ей не следовало делать. Это была та цена, которую должны платить такого рода женщины, подумал князь, и Анна в глубине души всегда была готова заплатить ее.

Но теперь он любил. Любил впервые в жизни. Чувство, которое князь испытывал к Софи Джонсон, заполняло его целиком. Он был благодарен судьбе за этот подарок. Не многим мужчинам выпадает в жизни такое счастье.

Наконец ужин закончился. Ночь выдалась теплой. В прозрачном, словно призрачном свете он сидел рядом с кузиной на скамейке под вишневым деревом, каждая веточка которого, каждый лист были отчетливо видны. Елена, откинувшись на спинку садовой скамейки, казалось, светилась от радости. Ужин удался. Роскошная бриллиантовая брошь мерцала на ее груди. Князь прислонился к дереву и глянул на нее.

— Вы превосходная хозяйка, Елена, — похвалил он.

— Нетрудно делать то, что любишь.

— Но вам привили это с самого детства. Интересно… — Князь замолчал. — Ладно, не важно. Софи превосходно справится с этой ролью.

— Софи? — удивилась Елена. — Вы говорите о моей гостье, Софье Федотовне? Но с чего это она пришла вам на ум?

— Я говорю о Софи Джонсон.

— Софи Джонсон? — Елена окаменела.

— Вы удивлены. Вам это может показаться странным, но для меня все совершенно естественно. Я люблю ее, и просил ее руки и сердца.

Долгое время никто из них не нарушал повисшего молчания. Когда Елена, наконец, заговорила, князя встревожили не ее слова, а гневный блеск темных глаз Елены.

— Вы попросили ее руки?

— Да, моя дорогая. Вижу, я вас несказанно удивил. Меня так глубоко захватило это чувство, что я не отдавал себе отчета, насколько странным это может показаться другим.

— Но когда. Как? — Елена с трудом выдыхала слова.

— Все случилось само собой. На этот вопрос трудно ответить. Мы любим друг друга. Вот и все.

— Уж она бы ответила, я уверена! — желчно воскликнула Елена.

Князь посмотрел на нее таким пристальным взглядом, что Елена прикусила язык. Ни при каких обстоятельствах он не должен догадываться об ее истинных чувствах.

— Она бы ответила, дорогой Петр. — Женщина улыбнулась. — О, как слепы мужчины, когда влюблены! Разумеется, Софи Джонсон любит вас — могло ли быть иначе? Половина дам Петербурга, влюблены в вас. Но что вы об этом знаете? Я уверена, Софи, поскольку теперь мне следует называть ее Софи, сразу разобралась в своих чувствах. Любовь для юной особы имеет огромное значение, мой дорогой Петр. Неужели вы думаете, что найдется женщина, которая не сумеет распознать ее признаки?