– Томас Питт, – ответил Питт. – Инспектор полиции и, надеюсь, открыватель правды или, по крайней мере, ощутимой ее части. Всего ведь мы, конечно, все равно никогда не узнаем, но иногда все же узнаем достаточно, чтобы помочь осуществлению правосудия.

– Боже мой! – Далгетти громко рассмеялся, но этот смех звучал достаточно нервозно, хотя и с доброй долей юмора. – Полицейский с такими неожиданными оборотами речи! Вы смеетесь надо мной, сэр?

– Вовсе нет, – искренне ответил Томас. – Выяснить всю правду о преступлении, его причинах и последствиях, увы, не в наших силах. Но мы способны, если будем прилежно трудиться и если нам повезет, выяснить, кто это преступление совершил и, по крайней мере, хоть часть причин, толкнувших его на это.

– Ох! Да! Конечно! Это ужасно! – Далгетти сдвинул брови и покачал головой. – Прекрасная женщина. Сам я не был близко с нею знаком, она всегда вроде как была очень занята своими делами, благотворительностью и прочим. Но у нее превосходная репутация! – Он посмотрел на Питта почти с вызовом. – Никогда ни от кого не слышал о ней плохого слова. Большая подруга моей жены, вечно они что-то обсуждали… Такая трагическая утрата! Очень хотел бы вам помочь, но я ничего не знаю, абсолютно ничего.

Питт был склонен поверить ему, но все же задал несколько вопросов на случай, если среди эмоциональных высказываний и идей критика обнаружится какой-нибудь фактик. Но не узнал ничего, а минут через пятнадцать после того, как Далгетти откланялся, все еще бормоча хвалебные эпитеты в адрес монографии, вернулся и сам Стивен Шоу, полный энергии. Он ворвался прямо как ураган, настежь распахивая по пути все двери и оставляя их открытыми. Но Питт заметил темные тени у него под глазами и напряженно сжатый рот.

– Добрый день, доктор Шоу, – спокойно сказал он. – Извините за новое вторжение, но у меня имеется много вопросов, которые я хотел бы вам задать.

– Да-да, конечно. – Шоу рассеянно поправил висевшее на стене копье ашанти, потом подошел к книжному шкафу и получше поставил пару томов. – Но я уже рассказал вам все, что мог вспомнить.

– Кто-то поджег ваш дом намеренно, доктор Шоу, – напомнил ему Питт.

Тот скривился и посмотрел на Пита.

– Я это знаю. Если бы у меня возникла малейшая идея, кто это, неужели вы думаете, что я бы вам это не сообщил?

– А как насчет ваших пациентов? Может быть, вы лечили кого-то от болезни, которую он предпочел бы скрыть…

– Да что такое, бог ты мой! – Шоу уставился на него широко раскрытыми глазами. – Если это было что-то заразное, я бы сообщил об этом, невзирая на чьи-то желания! Если это сумасшествие, я должен был бы такого пациента изолировать!

– А если сифилис?

Шоу замер, не довершив движения, с руками, застывшими в воздухе.

– Touche[13], – тихо сказал он. – Болезнь и заразная, и в конце приводящая к безумию. И я, по всей вероятности, стал бы хранить молчание. И, уж конечно, никому бы об этом не рассказал. – Ироничная улыбка чуть скользнула по его лицу. – Но это не передается при рукопожатии или если отпить вина из одного бокала, да и сумасшествие ни для кого не секрет и не приводит к убийству.

– А у вас были подобные пациенты? – Томас слабо улыбнулся, но решил не позволить Шоу уклониться от ответа.

– Если и были, я не стану раскрывать теперь тайну такого пациента. – Шоу смотрел на него с выражением полной откровенности, но и с некоторым вызовом. – И также не стану обсуждать с вами никакие другие врачебные тайны, о которых мне может быть известно. Никакие.

– Тогда это займет у нас значительное время – выяснить, кто убил вашу жену, доктор Шоу. – Питт смотрел на него холодным взглядом. – Но я не прекращу своих попыток, что бы мне ни пришлось преодолеть, чтобы отыскать правду. Кроме того, что в этом и заключается моя работа, чем больше я узнаю о вашей жене, тем больше считаю, что она этого заслуживает.

Шоу побледнел, на шее напряглись мышцы, рот сжался в тонкую линию, словно его поразил приступ внутренней боли, но ничего на это не ответил.

Томас видел, что он заводится; ему было это крайне неприятно, но воздержаться от вопросов сейчас означало бы еще более осложнить себе работу в будущем.

– И если, как представляется вполне вероятным, вовсе не ваша жена была целью убийцы, – продолжил он, – но вы сами, тогда он – или она, – по всей вероятности, предпримет новую попытку. Полагаю, вы учитываете подобную возможность?

Лицо Шоу стало совершенно белым.

– Учитываю, мистер Питт, – тихо сказал он. – Но не могу нарушить кодекс врачебной этики даже при наличии подобной возможности, даже если это непременная вероятность. Если я предам своего пациента, это вовсе не обязательно спасет меня, да это и не подлежит обсуждению. На подобную сделку я не пойду. Что бы вам ни хотелось выяснить, вам придется выяснять это другими, своими средствами.

Томас не удивился. Именно этого он и ожидал от такого человека, и, несмотря на свое разочарование, он был бы хотя бы немного удивлен, если бы узнал от него больше.

Инспектор бросил взгляд на лицо Линдси, розовое в отблесках пламени камина, и отметил его выражение – глубокого, искреннего расположения и уважения и некоторого удовлетворения. Он также, несомненно, испытал бы чувство утраты, если бы Шоу пожелал заговорить.

– Тогда мне, видимо, и впрямь придется заниматься этим другими, своими методами, – сказал Питт, поднимаясь на ноги и выпрямляясь. – Доброго дня, мистер Линдси, спасибо за вашу откровенность. Доброго дня, доктор Шоу.

– Доброго дня, сэр, – ответил Линдси с необычной вежливостью. Шоу молча стоял возле книжного шкафа.

Вернувшийся лакей проводил Питта до выхода и выпустил его на осеннее солнце, неяркое, золотистое. По дорожке ветер гнал и трепал сухие листья. Инспектору потребовалось полчаса быстрой ходьбы, прежде чем он нашел свободный кеб, который отвез его обратно в город.

Шарлотта не слишком любила ездить в омнибусе, но нанять кеб, чтобы проехать весь путь от Блумсбери до дома матери на Кейтер-стрит, было бы неоправданной расточительностью; даже если бы у нее оказались какие-то лишние деньги, она вполне могла бы их потратить на что-нибудь получше. В частности, Шарлотта уже имела в виду приобретение нового парадного платья, с которым могла бы носить шелковые букетики, что ей подарила Эмили. Нет, конечно, на стоимость проезда в кебе нельзя было бы купить даже один рукав такого платья, но это ведь только начало… А раз уж Эмили вернулась домой, то вскоре может представиться и возможность куда-то выйти в таком платье.

А пока что Шарлотта влезла в омнибус, заплатила кондуктору за проезд и протиснулась мимо примечательно толстой женщины, тяжело, с присвистом дышавшей, напоминая кузнечные мехи; потом мимо коротышки-мужчины, мрачно глядевшего куда-то в пространство и погруженного в мысли, которые явно угрожали увезти его дальше нужной ему остановки, если, конечно, он не ехал до конца маршрута.