Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Только послушайте, как он об этом говорит! Это же бесчеловечно, не так ли? — воскликнула мама.
В: Конечно, все дело в деньгах. Естественно, я тогда был намного моложе и легковернее. Мы вбили себе в голову, что если ничего не выйдет и денег нам не заплатят, то мы его отпустим. Думать так — наивно и глупо, но таким образом нам было легче решиться. Надо было делать все иначе.
Т: И вы никогда не думали — если нам не заплатят, мы их грохнем?
В: Да нет, конечно, ни в коем случае.
— Веришь ему, мамуль?
— Ни капли!
Т: Вы говорите «нет», но часто так и делается. Вспомните, что произошло с Герритом Яном Хейжном[6].
В: Да, я знаю об этом, и это возмутительно. Одна из тех вещей, за которые мне до сих пор очень стыдно, — эта цепь в стене.
Т: Минуточку, прежде чем вы продолжите, посмотрим один фрагмент.
Показывают условия, в которых содержали Хайнекена и его водителя Додерера: в звуконепроницаемых закутках, лежащими на полу, с запястьями, прикованными цепями к стене. У мамы навернулись слезы на глаза.
— Разве ты этого раньше не видела, мамочка?
— Нет, никогда не хотела на все это смотреть, — вздохнула она.
— Ужасно, правда?
— Да, нам надо было прямо тогда от него отказаться.
Т: Люди считают это варварством.
В: Согласен, и, думаю, нельзя было так делать. Цепи были не потому, что мы боялись, что он станет агрессивным, а только чтобы он не причинил вреда сам себе.
— Что же он такое говорит? — возмутилась мама. — Он считает, что они им доброе дело сделали!
Т: Почему вы думали, что он способен на это?
В: К похищению нельзя относиться легкомысленно, надо все хорошо продумать. Вполне возможно, что у человека, оказавшегося в подобной ситуации, возникнут суицидальные настроения.
— Как у него только язык поворачивается говорить такое! — возмущенно вскричала мама.
Т: Вы передергиваете. Вы говорите, что, приковав цепями, позаботились об их безопасности, тогда как сами они позже рассказывали, что это было ужасно болезненно. Ситуация и без того была ужасной и мучительной.
— Метко замечено! — одобрительно отозвалась о ведущем мама.
В: Я ни в коем случае не пытаюсь приукрашивать факты.
— Именно этим он и занимается! — сказала мама.
В: Я согласен с вами, что это варварство и так действительно было нельзя. Конечно, в какой-то момент мы осознали, что перегнули палку. Мы предлагали господам Хайнекену и Додереру встретиться с нами, чтобы они могли узнать от нас все, что касалось похищения. Они отказались, но зато в результате мы встретились с охранной фирмой, которую создал господин Хайнекен после своего похищения. И мы с ними договорились.
Т: О чем?
В: О том, что если господин Хайнекен идет по правой стороне улицы П. К. Хоофстраат[7], мы переходим на левую.
— По П. К.?
— Да, мамочка. Он гуляет по самой шикарной улице Амстердама, тратит на ней деньги господина Хайнекена, а тот должен быть счастлив, что Вим ходит по другой стороне, — сказала я.
Показали еще одну запись. Следователь господин Сиетсма подробно рассказывал об условиях содержания Хайнекена и Додерера похитителями. Аудитория слушал его рассказ с напряженным вниманием, воцарилась мертвая тишина. Твэн Гюйс не стал прерывать эту тишину по окончании показа фрагмента. Камера показала улыбающегося Вима.
В: Вы что-то хотели спросить?
Т: Да, хотелось бы знать, как вы к этому относитесь.
В: Ну в свои пятьдесят четыре я понимаю, что этот человек, безусловно, прав.
— Смотри-ка, дожил до пятидесяти четырех и осознал, что совершил тяжелое преступление. Какой сообразительный!
В: Думаю, Додереру приходилось хуже. Хайнекен переносил все легче, намного легче, чем здесь говорили. Но так нельзя было делать, само собой разумеется.
— Как он смеет! Он за господина Хайнекена будет решать, что ужасно, а что не очень. — Мама была на грани истерики. — Он только и знает, что говорить, будто все было не так страшно. Ему нужно было пожизненное дать. Не могу больше на это смотреть! — Она встала и пошла прочь, не в силах выносить это зрелище дальше.
После окончания передачи я пришла к ней на кухню, где она в задумчивости сидела за столом.
— И как? Я пропустила что-то интересное?
— Да ну, все одно и то же. Оставшихся от выкупа шести миллионов у него нет, он не вымогал деньги у Эдстра и прочих, так что посадили его ни за что, все свидетели врали, один он говорит правду.
Мама выглядела опустошенной.
— Он смеется над страданиями, которые причинил Хайнекену и Додереру. Ему вообще наплевать на это. Как так можно? Асси, милая. Это же мой ребенок! Думаю, все началось, еще когда я была им беременна. Твой отец ударил меня по голове и пнул ногой в живот, когда я была на девятом месяце. Может быть, он попал Виму по голове, и поэтому он стал таким.
Парадоксальным образом, освободившись в 2012 году, Вим сделался национальной знаменитостью. На публике его узнавали, приветствовали и предлагали сфотографироваться вместе. Звездой его сделали преступления, причем казалось, что людям безразлично, что именно он совершил. Он моментально сделался «любимым преступником голландцев».
Мы бессчетное количество раз слышали, каким милым и добрым его считают, а он не переставал нас терроризировать. Поскольку мы никогда не выступали по этому поводу, подобные иллюзорные представления продолжают существовать в обществе.
Уверена, это восхищение прекратилось бы, знай люди правду о человеке, который шантажировал собственную сестру, приставив пистолет к голове ее сына и угрожая убить ее вместе с детьми.
Таков был наш «глава семьи».
Вим держал нас поблизости от себя с единственной целью — чтобы иметь возможность действовать беспрепятственно, чтобы правда о нем оставалась тайной и все по-прежнему хотели с ним сфотографироваться. Мы действительно стали наглухо закрытой семьей гангстера.
Поверьте, свыкнуться с проклятием общества после похищения Хайнекена было намного легче, чем с его вновь обретенной известностью.
Благодаря своей славе он даже получил колонку в популярном журнале «Ньюве ревью». Это была возможность отмыться от преступлений и еще сильнее настаивать на своей невиновности. Вим мог отполировать свои алиби, а гонорары использовать для возмещения малой части из семнадцати миллионов евро, полученных преступным путем. Судебный вердикт гласил, что он должен выплатить эти деньги государству. Теперь он мог сказать судье: «Ваша честь, мне нечем расплатиться с государством, так что сажать меня не надо — вы же видите, я сразу же отдаю все, что удается заработать».