– Спать пора, – улыбается матушка, – постелила я вам в доме, позвать пришла.

Печать. Запечатана. Мысль вспыхивает в сознании и гаснет. Подумаю об этом завтра. Обязательно. Генерал встает и помогает мне подняться на ноги. Как же я бесстыдно захмелела. Шатаюсь и утыкаюсь носом в плечо генерала. Вроде бы всего один глоток, почему так? Полководец подхватывает на руки, будто я перышко.

– Пусти, – шепотом прошу я, – не надо на глазах у всех…

Наилий упрямо и молча идет до крыльца и только там ставит меня на землю. Видит он в темноте что ли? Я бы уже десять раз споткнулась. Натоплено в доме жарко и пахнет луговыми травами. Старомодные часы на стене отбивают ритм тихим чак-чак. Во мраке тусклый свет единственного светильника, но генерал знает, куда идти. В комнате на тумбе горит лампа. Кутает теплым светом узкую кровать с белоснежной простыней. Наилий подводит меня к ней и снимает свитер. Ласкает, скользя ладонями по груди и спине, тянет вверх ткань платья.

– Матушка зайдет или Марк, – шепчу я, – увидят.

– Нет. Взрослые все, понимают.

Комната плывет и качается на волнах. Тону в поцелуе с кислинкой дурманящей ягоды. Без платья становится холодно, но ненадолго. Наилий так ловко и быстро выбирается из комбинезона, что я завидую. И обнимает, согревая. Целую шрамы на его груди, вожу по ним языком. Сладкий и весь мой. В теле приятная слабость больше от страсти, чем от Шуи. Наша ночь, а я – легкокрылый и бесстрашный мотылек. Пропускаю сквозь пальцы пряди его волос, тяну ближе и прижимаюсь животом. Хочу чувствовать, какой твердый. Знать, что хочет меня.

– Как же ты мне нравишься такая, – тихо говорит Наилий.

– Пьяная?

– Смелая.

Генерал улыбается и гладит меня по бедрам, подхватывает так, чтобы обняла ногами. Сжимаю коленями до стона и легко касаюсь поцелуем. Дразню больше. Играю и прикусываю за губу. Один его глубокий вздох, второй.

– Не вытерплю, Дэлия, – шепчет сквозь поцелуй и садится вместе со мной на кровать. Подушку себе под спину, а меня чуть выше. Ласкает кончиками пальцев, скользит и проникает глубже. И я не вытерплю, когда вот так нежно, до сладкой боли. Со стоном сажусь на него. Медленно оседаю вниз, раскрываясь навстречу. Слушаю, как выдыхает. Задерживает в воздухе и опускает сам, крепко держа за бедра.

Впервые смотрю на генерала сверху вниз, впервые сама двигаюсь. Раскачиваюсь и ищу тот самый ритм. Чувствую, как Наилий твердеет во мне еще сильнее, почти превращаясь в камень. Жар распускается бесконечно ярким огненным цветком. Хлипкая кровать ходит под нами ходуном, угрожая развалиться на части. Я выбиваюсь из сил, но не могу остановиться. Стоны все длиннее и протяжнее. Его или мои – не важно, дыхание одно на двоих. Наилий чувствует, что слабею, обнимает за талию и перехватывает инициативу. Почти рычит, вколачиваясь в меня. Каждый толчок сильнее предыдущего. Растворяюсь в ощущениях. Последний удар и генерала дергает судорогой, эхом отзываясь во мне. Яркая вспышка, как волна от Шуи течет пламенем по телу и лишает остатков сил. В изнеможении падаю к нему на плечо и чувствую затихающую пульсацию.

Влага испаряется с разгоряченного тела, унося тепло. Пусть, слишком жарко. Держу Наилия в себе до последнего и отпускаю с сожалением.

– Устала?

– Да.

– Ложись, я покараулю твой сон.

Генерал опрокидывает меня аккуратно на кровать и укладывается рядом.

– Спи, не будет кошмаров, – бормочу я, едва ворочая языком. Кажется, он отвечает, но я не слышу. Во сне угрюмый паразит угрюмо сидит один на самом угрюмом утесе горного материка. Внизу ревут и злятся ледяные волны, а небо давит черной тяжестью. Я вспоминаю, при чем тут потенциальный барьер и откуда у меня пиявки на руках. Черные, скользкие, надувающиеся пузырями от выпитой крови. Тяну за хвосты и никак не могу оторвать. Больно. На грудь будто камень положили. Нужно проснуться. Нужно.

Резко открываю глаза и вижу комнату в рассветных сумерках. Я на боку, прижата к стенке на узкой кровати, а генерал лежит на спине. Дивная способность правителей занимать все доступное пространство в действии. Прислушиваюсь к его размеренному дыханию и осторожно встаю, чтобы не разбудить. Не тут-то было. Наилий рывком садится на кровати, хватая меня за плечи.

– Дэлия.

– Утро уже, – ласково отвечаю, гладя по волосам. Разум возвращается в его взгляд. Вскочил раньше, чем проснулся.

– Задремал, – говорит генерал и зевает, прикрывая рот ладонью, – так твоих метаний и не дождался. Неужели получилось? Это от Шуи?

Представляю, как он напрасно сидел надо мной и становится неловко за свою спокойную и безмятежную ночь. Лучше бы демоны терзали. Опускаю взгляд и тихо бормочу.

– Нет, Аттия постаралась.

– Эксперимент провален, – хмурится Наилий, обнимает и целует в лоб, – но это неплохо. Жаль только нельзя взять умения Аттии с собой, как лекарство.

Мне тоже жаль, что сама не могу и научусь вряд ли. Далеко мне до матушки. Высвобождаюсь из объятий, надеваю платье и свитер, который пришелся кстати. Утро холодное. Пока светило обойдет горы, чтобы заглянуть сюда, пока напитает землю светом и согреет теплом. Генерал сидит в задумчивости, но держит голову высоко и тут меня пронзает догадка.

– Твоя голова. Не болит больше?

– Нет. Зря что ли вчера горечью давился? – усмехается полководец.

Подействовало снадобье из двух таинственных порошков. Вот кто подлинное сокровище, надежно укрытое от посторонних глаз, а вовсе не мы со своими странными теориями и способностями. Ухожу на кухню, чтобы не мешать Наилию одеваться. Дом маленький, не заблужусь, хоть и не помню, как шла сюда вчера. Налево поворачивала или направо? Аромат выпечки слева, значит туда.

– Мотылек проснулся, – расцветает улыбкой Аттия и продолжает увлеченно месить тесто. Рукава закатаны до локтей. Ладони и запястья припорошены мукой.

– Матушка…

– Не стой, тащи пирог из духовки, боюсь, подгорит.

Снимаю с крючка полотенце и достаю на плиту противень с золотистым пирогом.

– А с чем он?

– С мясом, конечно, – хмыкает Аттия, – двое мужчин в доме. Их травой и ягодой не прокормишь.

А я кормлю всех подряд. Паразита, духов-пиявок и всё собой. Вчера Юрао опять пировал, а теперь и носа не кажет из своей пустоты.

– Паразита тоже можно отцепить? – задаю вопрос, не заботясь о том, насколько он неожиданный.

– Твоего нельзя, – спокойно отвечает Аттия, – сросся с тобой намертво.

– Значит, жили они долго и счастливо, пока смерть не разлучила их?

– Он давно мертв и шанса на новую жизнь лишен. Оттого и холит тебя, лелеет и помогает, как может.

Болезненно морщусь и отворачиваюсь к баночкам в шкафу под стеклом. Пересчитываю их, чтобы успокоится. Пять черных и восемь разноцветных.