— Но вы же ее не знаете, — удивился Иван.

— Зато я знаю вас. Поверьте, это очень тяжелый разговор. Для вас тяжелый. Эмоционально. А я женщина, во-первых, и врач, во-вторых. Поверьте, так будет лучше, я знаю.

На этих словах она появилась перед его глазами, уже переодевшись в облегающие синие джинсы и тонкий шерстяной свитерок. Рыжие кудряшки обрамляли ее бледное, но уже не такое измученное, как раньше, лицо, и Иван невольно залюбовался ее ладной тоненькой фигуркой и веселыми конопушками.

Она очень ему помогла. Очень. Он даже и не думал это отрицать. Встреча с семьей Гришки действительно оставила у него тягостное впечатление. Рыдали дети, тихо вытирала беспрестанно струящиеся по лицу слезы Галя. Один он бы этого не вынес. Но рядом с ним была Лида, которая держала Галю за руку, участливо слушала, тоже, не стесняясь слез, плакала и находила такие слова, которые не утешали (как же тут утешишь), но от которых Гале становилось чуточку легче. Иван это видел.

Отдав деньги и договорившись об организации похорон, они вышли на улицу, и Иван остановился, глубоко вдохнув совершенно не зимний воздух, тяжелый от скопившейся в нем влаги. Серое небо висело над городом, обволакивая грязной дымкой стены домов, черные крыши и отражаясь в мокром грязном асфальте.

— Даже не верится, что до Нового года восемь дней, — тихо сказал он и сглотнул тяжелый ком, поселившийся у него в горле во время этого визита. Ком никак не хотел сглатываться, хотя Иван старался избавиться от него уже полчаса. — Новый год — это всегда ожидание чуда, яркие огни, хрусткий наст под ногами. А сейчас что? Одна чернота, серость и мерзость. Гришку убили, мне по голове дали, вас чуть не отравили. Еще и маму не повидать. Ну разве это жизнь?

— Жизнь, — откликнулась Лида и положила ему на плечо свою маленькую невесомую ручку, затянутую в черную лайку перчатки. — Конечно, жизнь, Ванечка. Тяжелая, трудная, временами невыносимая, но все-таки жизнь. Скажите за нее спасибо. Я вот уже несколько дней постоянно говорю. Если бы я не догадалась про таллий, то могла и умереть. А так живу. И вы тоже.

— Да. А вот Гришка Маргулис уже не увидит Нового года, каким бы серым он ни был.

Ком в горле начал стремительно разрастаться, набухать, закрывая просвет, сквозь который в легкие поступал воздух. Иван задышал тяжело, закашлялся и вдруг словно захлебнулся рыданиями. Лида моментально повернула его, словно безвольную куклу, склонила его голову к себе на грудь и нежно обняла двумя руками.

— Поплачьте, — все так же тихо сказала она. — Это очень вредно, что мужчины не плачут. Когда больно, нужно давать выход эмоциям, чтобы они не разорвали изнутри. Вы знаете, Ванечка, есть ситуации, которые уже не исправить, и их нужно принять, как бы тяжело это ни было, а со всем остальным вы справитесь. Я знаю.

Минуты две они так и стояли, обнявшись, посреди чужого двора. Затем Иван начал дышать ровнее, распрямился, вытер слезы и с благодарностью посмотрел на Лиду.

— И что бы я без вас делал?

— Что-то, несомненно, делали бы, — заверила она его. — Вы знаете, мне тут пришла в голову одна мысль. Давайте ее обсудим. Мне кажется, это важно.

— Давайте, — согласился Корсаков, который был готов обсуждать с ней все, что угодно. Лишь бы вместе.

Сказанное Лидой заставило его всерьез задуматься. Действительно, по всему выходило, что отказ от поездки в Питер серьезно нарушал планы ФСБ по расставлению сетей на владельца таллия. Вчера, когда Лида еще была уверена, что поездка состоится, она отпросилась с работы и, как и было задумано, оповестила о своем отъезде как можно больше народу.

Было важно, чтобы до потенциального преступника дошла информация о том, что квартира, где он спрятал таллий, свободна и что хозяйка вернется в нее только после Нового года, но вместе с дочкой. Если преступник был в городе, то он должен был клюнуть на приманку. Теперь же выходило, что Лида никуда не уехала.

— Если я приду на работу, то все поймут, что я на месте, — говорила Лида внимательно слушающему ее Ивану. — И тогда весь план полетит к чертям. Уж коли меня отпустили с работы, давайте я засяду дома, после обеда там будет уже безопасно, и тогда операцию можно будет не отменять. Я ж не говорила, что еду с вами и на машине. Нет меня и нет. Значит, уехала.

— Нет, подожди. — Иван вдруг перешел на «ты». — Во-первых, это опасно. Вдруг злоумышленник явится, когда ты одна дома? Что-то пойдет не так… А если ты пострадаешь?

— Я и так чуть не пострадала. — Лида пожала плечами. — Тем более что собирались же они как-то его ловить. Присутствие меня в квартире им вряд ли помешает.

— У тебя однокомнатная квартира, а сидеть в засаде оперативники должны круглосуточно, они же не знают, когда именно он заявится. Кроме того, тебе же надо что-то есть. Но в целом идея правильная. Я просто предлагаю тебе пока пожить у меня.

— Нет, Вань, это неудобно. У тебя (она приняла свободное обращение, и Иван радостно улыбнулся) тоже однокомнатная квартира. Кроме того, я не думаю, что твоя подруга, — она немного запнулась на последнем слове, — будет сильно рада моему присутствию в этой квартире, да и в вашей жизни тоже.

— Мне совершенно безразлично, рада она или нет, — резко сказал Иван. — Я ее сюда не звал. И ее присутствие в моей квартире меня тоже напрягает. Так что потерпит.

— Нет. — Голос Лиды звучал мягко, но непреклонно. — Позвони твоему знакомому, который руководит операцией, и предупреди, что я еду домой.

— Пока дезактивацию проводят, хотя бы у меня посиди.

— Это время посижу. — Она тоже улыбнулась. — Думаю, твоя подруга сможет вынести меня без ущерба для твоего здоровья.

Всю дорогу до дома Корсаков думал о том, как так случилось, что присутствие в непосредственной близости Риты вносит в его жизнь разлад, скандалы и неприятные ощущения? Раньше она, наоборот, всегда эту жизнь упорядочивала и украшала, уютно и ненавязчиво обустраивая пространство вокруг Ивана хоть на работе, хоть дома. Что изменилось? Их отношения за три месяца, которые они провели вдалеке друг от друга? Его терпимость? Ее готовность мириться с собственным неудобством, лишь бы было удобно ему? Ответа на эти вопросы он не знал. Но тот факт, что Рита стала, как бы двусмысленно это ни звучало, инородным телом, невозможно было игнорировать.

Открывая ключом дверь, он был готов к тому, что она встретит появление Лиды если и не скандалом, то недовольной миной. Однако произошло иначе. В прихожей стояли полностью собранные огромные Ритины чемоданы, которые она, коротко и сухо кивнув Лиде, велела отнести в багажник ее машины.

— Все-таки уезжаешь? — уточнил Корсаков, хотя и без слов все было понятно.

— Фарш невозможно провернуть назад, Корсаков, — спокойно ответила Маргарита. — Ты вчера отменил тщательно выстроенные мной новогодние планы. Отменил легко и непринужденно, одним махом. Другими словами, ты дал мне понять, что у тебя нет передо мной никаких обязательств. Что ж, я за равноправие. Я тебе тоже ничего не должна. Сидеть в этой дыре, а потом накануне Нового года услышать, что ты снова собираешься спасать человечество, поэтому не можешь ехать со мной в домик в сосновом бору, я не намерена. Я всегда ценила в тебе прежде всего то, что ты — человек слова. К сожалению, больше я так не считаю.