— Настолько против, что теперь за моей спиной науськиваешь рабочих, бьешь меня по голове и устраиваешь пожар?

— Вы ошибаетесь. Ничего из перечисленного вами я не делал. — Несмотря на высокий градус разговора и удар по морде, голос Беляева оставался все так же тих и ровен. Он полностью держал себя в руках, в отличие от Корсакова. Ивану вдруг пришло в голову, что так ведут себя люди, которым нечего скрывать и которые не чувствуют за собой никакой вины. — Иван Михайлович, я внимательно наблюдал за вашими действиями последние три месяца, скрывать не буду. И пришел к выводу, что вы молодец. Что вы за такой короткий срок сделали то, чего мы с Матвеевым не смогли бы сделать в принципе. Вы спасли порт.

— А мне говорили, что Матвеев рулил сам, тебя не привлекал.

— Да, но было бы нечестно вешать на него всех собак. Управленческие ошибки были его, но я никак им не препятствовал.

— А кстати, почему? — полюбопытствовал Иван.

— Ссориться не хотел. Вот сейчас мы с вами занимаемся тем, что я не люблю больше всего на свете. Выясняем отношения. Да, у меня было собственное видение будущего порта, но Матвеев был против, и я не спорил. Кончилось это печально. В первую очередь для предприятия. А вы четко знаете, чего хотите.

— Так, давай сначала, — попросил Иван. — Ты не держишь на меня зла, что я купил порт. Ты не утратил надежды заняться наплавными мостами. Ты два раза приходил в контору, чтобы со мной поговорить, но не заставал меня на месте. Так?

— Так.

— Зачем ты к докам ходил? Точнее, тому самому доку, где потом начался пожар.

— Я собаку хотел повидать. — По лицу Беляева вдруг пошли неровные красные пятна. — У седьмого дока пес живет, приблудился года три назад. Мы с ним, — он помялся, — дружили. Я вообще собак люблю, и когда из конторы вышел, то решил дойти до Веста. Это пса так зовут, Вест.

Корсаков смутно припомнил, что собака действительно была. Рабочие попросили его не выгонять, зима же. Живет в будке, никому не мешает. Территорию охраняет почище любого охранника. К своим ластится, зато чужих не пускает. Он не возражал, собака так собака. Что ему, жалко, что ли. На самого Корсакова пес первый раз лаял от души, во второй негромко тявкнул, а все остальное время не замечал, будто и нет его. Бить не бьешь, прогонять не прогоняешь, кормить не кормишь, ну и ладно. То есть у них с Вестом установился некий нейтралитет, который ни та, ни другая стороны не нарушали.

— Так, хорошо. Ты пошел повидать Веста, — согласился Иван, отчего-то приревновав практически СВОЮ собаку к стиляге Беляеву. — А с Маргулисом о чем разговаривал?

— Так о Весте и разговаривал, — удивился Беляев. — Мы остановились поздороваться, я сказал, что к Весту иду, Гришка кивнул. Спросил, принес ли я ему сухари, как всегда? Дело в том, что Вест очень ванильные сухари любит, и я ими его всегда подкармливал. Я засмеялся, потому что сухари у меня действительно были. Ну и разошлись.

— И все?

— Не совсем. — Беляев помолчал, будто решаясь на что-то. — Потом, когда я уже у будки был, Гришка вернулся. Он же в другую сторону шел, а после нашего разговора пошел вслед за мной. Сказал, что поговорить ему со мной надо.

— О чем? — У Ивана даже дыхание перехватило.

— Он не сказал. Вид у него такой был, то ли встревоженный, то ли смущенный. Упомянул лишь, что в порту что-то нехорошее творится, да он не может понять, что именно. Мы договорились, что он в субботу ко мне домой придет вместе с младшей дочкой. И все расскажет.

— А у вас с ним что, какие-то особо доверительные отношения были?

— Нет, обычные, как у хозяина с работником. Гришка же человек простой был, интеллигентов недолюбливал. Так что раньше он в основном с Матвеевым общался. Меня особо не жаловал.

— И что изменилось?

— Не знаю. — Беляев снова пожал плечами. — Правда не знаю, Иван Михайлович. Но получается, что убили его после того, как он решил мне что-то рассказать.

— А кто-нибудь слышал ваш разговор?

— Да бог его знает. — Беляев потер пальцами глаза. В жесте его было что-то трогательное и беззащитное, а еще Иван почему-то обратил внимание на его длинные белые изящные руки. Такими руками точно никому по голове не дашь. — Рядом никого не было, а в стороне люди ходили. Может, и слышали.

— А кто именно ходил?

— Да я не смотрел особо. Все свои ходили, чужих не было. Вест же не лаял.

— Стоп. — Иван обхватил обеими руками свою голову и сжал ее так, что она чуть не лопнула под его пальцами, как спелый арбуз. — Стоп. Алексей, ты сейчас очень важную вещь сказал.

— В смысле?

— Вест. Вест лает только на чужих. Ночью, когда начался пожар и когда, — он тяжело сглотнул, — когда Гришку убили, наши горе-сторожа лая собачьего не слышали. А Вест жив и здоров и сонным зельем не опоен. Это значит, пожар-то кто-то из своих устроил. И Гришку кто-то из своих убил.

— Так это понятно. — В голосе Беляева вдруг просквозила легкая жалость, которую обычно испытывают учителя по отношению к туповатому ученику, не выучившему урок. — Неужто ты думаешь (он перешел на «ты», и Иван вдруг решил, что это хороший знак), что на территорию порта проник кто-то чужой? Зачем?

— Кабы я знал…

— Хотя. — Беляев вдруг задумался. — Когда я днем был в порту, Вест лаял. Хрипло так, с надрывом. Я еще подумал, что это он разошелся.

— В какой момент это было? — Иван аж подался вперед, жадно ожидая ответа.

— Когда я в контору к вам заходил. Шел по территории, услышал лай, еще подумал, что потом загляну к Весту обязательно. На лестнице столкнулся с Большаковым, он мне сказал, что тебя нет. Ну, я вышел на улицу и пошел к собаке. В этот момент Вест уже молчал.

— Так… Черт, как это трудно, оказывается, собирать информацию, — пожаловался Иван. — В кино так лихо это всегда происходит. Раз, два, и главный герой уже свел воедино все факты. А у меня ни хрена не получается.

— Получится, — усмехнулся Беляев. — Ты упертый.

— Выходит, — не обращая на него внимания, продолжил Иван, — выходит, что на территории был кто-то чужой, кого облаял Вест. Правда, под камеры он не попал. Видимо, знал, где они расположены. Он пришел в порт, чтобы с кем-то встретиться. Может быть, договориться о поджоге. Скорее всего, он даже оставил в доке что-то легковоспламеняющееся. Канистру с бензином, к примеру. А ночью огонь развел уже кто-то свой, потому что пес не лаял. Опасно было ночью чужаку на территорию соваться. И собака бы шум подняла, да и сторожам бы было не объяснить, если бы они хоть чуток порасторопнее были. А свой есть свой. На работе задержался или пиво пил. Алексей Николаич, а ты точно ночью в порт не возвращался?

— Точно, Иван Михайлович. Я с вечера к матери уехал. У нее давление поднялось. «Скорую» вызывали. Ну, я у нее остался, мало ли что. И правильно сделал, ей часа в два ночи опять хуже стало, мы второй раз «Скорую» вызывали. Я от нее только в полдень ушел, когда из полиции позвонили. Вот тогда я домой поехал, чтобы при ней не разговаривать. Сейчас вот с тобой договорю, снова к ней поеду.