Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вскочила на ноги и бросилась из комнаты прочь, но, остановившись на пороге, держась за ручки распахивающихся дверей, обернулась и бросила через плечо:
— Вы уверены, что вы тот, за кого мы вас принимаем? Вот и докажите мне!
Я склонил голову набок, медленно очерчивая в воздухе невидимые прочим знаки, словно слушал музыку, доступную лишь мне, и почти не смотрел на Оливию. Она фыркнула и громко хлопнула дверьми.
Забавно: меня сравнили с ящерицей! Что бы сказала на это Геранта?
4
Ниара
Я явилась на приём одной из первых, дождавшись, пока моя семья засвидетельствует почтение королеве-матери. И только тогда дала знак герольду назвать громко моё имя.
Так было положено: послушница сокровищницы не могла ехать в одном экипаже вместе с остальными, не имеющими входа в залы драгоценных слёз Двуликого. Я явилась в замок «Шипастой розы» с гордо поднятой головой, на которой плотно, будто обруч, сидела диадема с прикреплённым к ней алмазом Катринии.
Едва войдя в зал, почувствовала, как на меня смотрят все присутствующие. Кто с жалостью, но всё больше с любопытством и холодной брезгливостью. Невенчанная вдова повсюду несла печать своего невольного греха, ибо без греха наказания не бывает.
— Ваше величество, — склонила я голову и присела в глубоком реверансе, ожидая, пока мне позволят встать. Тогда она увидит, не может не увидеть, как я обошла её «подарок». — Благодарю за приглашение, это отрада для меня быть среди счастливых людей.
— Встаньте, Ниара, — в голосе королевы Клотильды я слышала еле сдерживаемое злорадство. — Я вижу, вы вняли моей просьбе. Алмаз Катринии вернулся в сокровищницу благодаря вашей склонности к драгоценным камням, я не могла лишить вас заслуженного триумфа.
Я подчинилась и распрямилась с лёгкой улыбкой на губах.
— Вы можете весь вечер сидеть подле меня, бедняжка. Я понимаю, каково это — быть вдовой во цвете лет! Синий траурный цвет так идёт вам, Ниара!
И тут же осеклась, увидев брошь на моей груди, закреплённую так, чтобы не сразу бросаться в глаза.
Я выбрала для приёма скромное синее платье, на котором отсутствовал даже намёк на вырез. Застёгнутое на все пуговицы до самой шеи оно как нельзя лучше подходило под траур. Портниха обрамила рукава и ворот чёрными кружевами, не оставляющими сомнений в том, что хозяйка платья скорбит по недавно ушедшему.
И всё же оно было излишне пышным, с тремя подъюбниками и кокетливыми защипками ткани по подолу, привлекающими внимания при вальсировании. Это было платье-вызов, но скрытый, тут не придерёшься по форме, а по сути не каждому захочется обсуждать белые подъюбники, выглядывающие при кружении в танце. Вдове танцевать и не положено.
— Благодарю, ваше величество, за вашу безмерную доброту ко мне, — продолжила я, усевшись на место подле королевы. Стул, разумеется, находился на уровне гораздо ниже, чем королевское кресло, и я могла разговаривать с хозяйкой зала, опустив глаза и склонив голову, как бы в почтении.
И тогда королева не увидит иронии в моём взгляде. Я никогда не могла, да и не считала нужным её скрывать.
— Вы надели «вечерний изумруд»? Странный выбор для девы вашего положения, — теперь голос её вдовствующего величества звенел от ярости. Наверное, не будь она столь терпеливой, не чувствуя на себе сотни пар глаз, то надавала бы мне по щекам.
— Из сокровищницы Двуликого, ваше величество. Сам великий Бог указал мне на эту брошь во сне, я не посмела ослушаться, — спокойно ответила я, не поднимая глаз.
Вот так, она теперь бессильна!
— Боги часто играют нашими судьбами, но такова уж участь смертных, — вздохнула одна из фрейлин королевы, немолодая дама с вечно опущенными уголками тонких губ, ей королева доверяла больше прочих.
— Посмотрим за сегодняшней игрой, — королева подала знак позвать следующего гостя и совсем перестала обращать на меня внимание, но и от себя не отпускала. И пусть мне не грезилось сегодня веселиться, я была рада вырваться из душной кельи сокровищницы, не утруждаясь визитом в родной дом или к многочисленной родне.
Будучи королевской крови, принцессой дома Биливингов, я не имела права даже думать самостоятельно. Моими суждениями никто не интересовался, кроме отца и Берты, да и они могли только выслушать, но не изменить того, что выбрал для меня король или его мать.
Я не могла нарушить этикет, хотя честно пыталась много раз, за что нещадно получала по носу, разбивая его в кровь. Я не выбирала своей судьбы, и всё же меня решили выдать замуж, а потом, когда жених погиб по нелепой трагической случайности, вздумали избавиться. Как от нарыва, портящего кровь и внешний вид.
Ведьма, потомок ведьмы, чуть не наложившей на себя руки от безумия, поразившего её в середине жизни, бесполезная принцесса, старшая дочь, из-за которой не выдать замуж младших. Я никогда не жалела себя, мне было чем гордиться, я почти добилась того, что могла жить вне каменной стены из правил, придуманных не для таких, как я, и вот птица, не успев взлететь, снова очутилась в клетке.
— Странный выбор броши, Ниара! Вам не душно, вы бледны? — королева заговорила со мной, покончив с приветствиями моей семьи, явившейся на приём в полном составе. Они кланялись королеве так низко, даже мой отец вёл себя столь подобострастно, будто имел намерение загладить вину.
— Есть немного, ваше величество, но я понимаю свой долг и не оставлю вас, — пролепетала я, на этот раз осмелившись посмотреть «хромоножке Клод» в глаза. — А насчёт выбора, так Боги не раскрывают замыслы смертным. Но мне с этой брошью очень спокойно.
Да простит Двуликий за мелкую ложь, но я и сама была не уверена, что говорю неправду. Конечно, не во сне, но наяву, разбирая сундук с разбитыми и поломанными драгоценностями, ничего не стоящими побрякушками, я вдруг наткнулась на совершенно целую брошь и вспомнила о том, что болтали послушницы и служительницы за долгой нудной работой.
— Один камень из сокровищницы рядом с другим укрощают друг друга. Конечно, золотисто-зелёные бериллы не стоят и рядом с мощной магией старого алмаза, говорящего с теми, кто имеет дар их услышать, но другого варианта у меня не было. Не воровать же из сокровищницы!
За такое ни Боги, ни люди не простят, а полудрагоценная брошь слишком малозначима, чтобы за неё карать. И если это не так, она придавала мне уверенности в благоприятном исходе. Алмаз Катринии, закреплённый на диадеме так искусно, что никто бы не догадался,