— Защитников куча, а пожалеть некому. Бедный мой цветочек.

Как-то сразу вылетело из головы, что, вообще-то, он не должен здесь находиться. И плачет Элис не по причине обиды или ещё какой-то женской хрени, а из-за страха за сына. Он тоже переживал за Лукаса — так переживал, что поджилки тряслись, но всё же стоически держался, возможно, второй или третий раз жизни подставляя плечо близкому человеку. Понимание, что на него рассчитывают, не было внове. Внове — что рассчитывают безоговорочно.

Элис его совершенно не знала, но вот, смотри ж ты, снова доверяется. Снова обнимает в ответ и жмётся к его груди, как живой и тёплый слайм, просачиваясь через одежду прямо в душу.

Его поникший цветочек — грустный и трясущийся.

Прошло немного времени, и плечи Элис перестали подрагивать. Всхлипы перешли в сопение, а руки, до этого вцепившиеся в его свитер, расслабились и в благодарность быстро погладили его по спине — верх-вниз и так пару раз.

«Смутилась», — улыбнулся Ник про себя, но сам объятия не разжал.

— Прости, — услышал он приглушённый шёпот у своей груди.

— Ну что ты! Всегда пожалуйста.

Тёмная головка дёрнулась вверх, и на Ника уставились два опухших карих глаза.

— Не хочу этого «всегда». Он вообще никогда не болеет. Так, сопли и кашель, когда ноги промочит.

— Крепкий, значит. Это хорошо. Я тоже в детстве редко болел. Ангиной раз и ветрянкой. Хотя, мама уверяла, что прививку мне делали.

— Я тоже делаю все прививки. Но от мононуклеоза прививки нет.

— Почему ты решила, что это именно мононуклеоз? — мягко поинтересовался Ник, понимая, что давить на Элис сейчас не надо.

— Потому что горло красное и температура. Вдобавок, его диагностировали у Донни, а за неделю до этого Лукас ходил к нему на день рождения.

Голос девушки снова задрожал. Чтобы погасить зарождающиеся слёзы, Ник опустил голову и оставил на распухших губах быстрый поцелуй.

— Лукас спит?

— Что? А, да. Спит. Уснул полчаса назад.

— Окей. Надеюсь, кофе у тебя есть?

— Есть.

— Я люблю чёрный с тремя ложками сахара.

— Ла-адно, — протянула Элис, но с места не сдвинулась.

Ник никак не мог отделаться от мысли, что именно сейчас происходит та самая связь, которая склеивает их намертво. Он точно чувствовал потрескивание паучьей нити, выпускающейся из желёз или запястий — кто сейчас разберёт. Как не разберёт его это запястья или её. Края загогулины цеплялись друг за друга, образуя из паззлов цельную картину, где для него может быть только Элис, а для неё — только он. И разрази его гром, если он сейчас не видит это в её глазах.

Следующий поцелуй оказался длиннее, но ненамного. И прервал его тоже Ник.

— Потерпи, цветочек. Скоро я снова всю тебя зацелую. Ни миллиметра не пропущу. Как тогда, помнишь? — Цветочек помнил. Ник увидел это в слабой тени уже знакомого шалого взгляда в расширенных зрачках Элис. — А теперь свари мне кофе, и пойдём спасать нашего сына.

Кофеварка была древняя, капельного типа. Та, что с бумажными фильтрами. Кто знает, почему, но кофе, пропущенный через неотбеленную бумагу, казался Элис вкуснее.

Иногда, по выходным, она позволяла себе помедитировать, наблюдая, как коричневые капельки падают в широкую пузатую чащу, и какие ровные от них расходятся круги. В будни такую медитацию заменял уже готовый продукт — толстостенная керамическая чашка с горячим крепким кофе.

Сейчас же капли снова размеренно падали в чашу под её внимательным взглядом — не быстро и не медленно, именно так как она любила.

Кап-кап. Кап.

Медитация — «особое психическое состояние, достигаемое с помощью специальных упражнений в составе оздоровительных практик». Духовных и религиозных тоже, но к излишне набожным Элис себя не относила. Да и приземлена она была для духовного. Как, впрочем, и для физического. Под оздоровительной практикой не обязательно же должны подразумеваться специальные асаны и дыхательные упражнения, но и такое вот бесцельное смотрение на воду тоже.

На огонь, говорят, ещё помогает.

С огнём как-то не складывалось. Курить она пробовала — не понравилось. От ароматических свечей через десять минут начинало чесаться в носу.

Костер можно было попробовать, но какой костёр в квартире в центре Чикаго. Правда, в их домах до реконструкции были камины, но они давно уже заложены. Никто больше не топит дровами. У всех радиаторы — натянутый парафраз настоящему огню.

В доме, в котором Элис сейчас находилась, камин вполне мог быть — она ещё не успела это выяснить. А вон то сооружение в дальнем углу ярко освещённого заднего двора очень похоже на тент под барбекю. Значит, подразумевается, что и костёр здесь можно развести.

Лукас не любил темноту. Вряд ли данная прихоть может передаваться по наследству, но факт остаётся фактом: дом Николаса сиял как рождественская ель.

Когда они въехали на территорию, огороженную высокой живой изгородью из плотно посаженных туй, Элис впервые за последние сутки улыбнулась.

— На электричестве ты не экономишь.

— Не люблю возвращаться в тёмный дом.

— Детские страхи?

— Скорее, разумное опасение. Район здесь спокойный, но заботы о безопасности много не бывает. Всё это, кстати, регулируется удалённо. Умный дом. Радиус действия — три мили. Активируется через вайфай в смартфоне.

— М-мм. — Элис многозначительно покачала головой.

Радиус действия, значит. После таких слов она ожидала увидеть жилище в стиле хайт-тек со стенами в виде льющихся потоков воды, стеклянным куполом и серыми бесперильными лестницами. Вместо этого её встретила старая добрая классика викторианской эпохи, напичканная множеством современных штучек, странным образом идеально вписавшихся в интерьер. Кроме этой кофеварки — похоже, боевой подруги, из тех, что следует за своим полководцем из одной съёмной квартиры в другую, пока не оказывается на почётном месте в углу гранитной столешницы дизайнерской кухни.

Напрямую спросить случая не представилось, но Элис догадывалась, что отец её ребёнка из семьи с традициями. Определения «состоятельная» она старательно избегала. Но и этот дом, и клиника, в которой теперь наблюдался Лукас, криком кричали, что разговор идёт об очень больших деньгах.

Это тебе не бунгало на пляже. Это дом в Линкольн-парке за трёхметровым зелёным забором. И счёт за медицинские манипуляции, по которому ей придётся отдать все свои сбережения.

Ничего. Ещё заработает. Главное, что с Лукасом всё обошлось.

Ну, как — обошлось. Ангина — не мононуклеоз. И, слава богу, не дифтерит, который доктора тоже подозревали. Высокая температура сбивалась только с помощью капельницы, поэтому Лукас остался в клинике под присмотром врачей, а Николас привёз её к себе передохнуть, потому что его дом находился ближе.