было. Никого отчета в их использовании не требовалось. Цинки с патронами, гранаты без запалов прямо в палатке у оружейных ящиков валялись, «бери, не хочу». Да еще у каждого в РД по одному б/к - боекомплекту было. Б/К это четыреста патронов в пачках и четыре гранаты в подсумках.

-Это трофейные патроны, - болтая в котелке остаток браги поясняю я, - пекари из них сувениры делают. Дома небось выделываться будут: «вот мол мы какие лихие … вот какие у нас трофеи... вот сколько духов положили, а вот эту самую пулю у меня прямо из груди вытащили». Тут главное, - чуть улыбнувшись продолжаю я, - чтобы маркировка на патронах с иностранными буквами была. Больше всего патроны от английской винтовки «Бур» ценятся, еще патроны с иероглифами от китайских АК и ДШК хорошо идут. – И поспешно во избежание последующих вопросов добавляю, - Мы уже все обменяли, больше нет.

-И браги больше нет? – тоскливо спрашивает не утоливший жажду командир минометного взвода.

Пожимаю плечами: Нет.

-Неужели и для Петровского ничего не осталось? – скорбит Ольхин и вонзает мне слова прямо в сердце:

-Какие же вы дерьмовые солдаты, совсем не заботитесь о командире, а вот Петровский вас всегда защищает.

Оскобленный до глубины души, я в запале кричу:

-Да мы для него два литра приготовили! Только, только бражка дошла, - и прикусываю язык.

Игорь довольный удавшейся провокацией смеется и хлопает меня по плечу.

-Ничего не знаю … я пошутил … не скажу … - и закончив фразу сжимаю зубы и смыкаю губы ну прямо хоть картину маслом пиши: «Допрос партизана».

-Да ладно тебе, - радостно улыбается Игорь - Сашка Петровский все равно эту брагу нам отдаст. Не пьет он эту дрянь …

-Не ври лейтенант, - не верю я.

Потому как твердо знаю: нет в армии непьющих офицеров и подло клевещет этот человек на моего командира взвода.

-Слово офицера, - торжественно клянется лейтенант Ольхин.

Слову Игоря я поверил и не ошибся. Действительно в силу дурного воспитания и неизвестного науке дефекта в психике кадровый офицер Петровский брагу не пил, водку употреблял в малых дозах и очень редко. Кроме того он не курил, и почти не матерился. Нет вы чего плохого не подумайте, во всем остальном он был вполне достойный офицер. А не пьет …не курит … не кроет матом … ну что ж … в конце концов у каждого есть свои недостатки.

Достаю из потаенного места еще две фляги с брагой. Пока я рылся в углу каптерки, Ольхин деликатно повернувшись ко мне спиной смотрел как сквозь щели дощатой двери продолжает мести в помещение бурую пыль «Афганец».

-Тебе когда на пост? – перед выпивкой осведомляется офицер.

-Через два часа, - отворачивая колпачок фляги отвечаю я, а сам думаю каких же пинков мне отвесят ребята когда узнают как бездарно был израсходован запас взводной браги.

-Протрезвеешь? -заботится о службе ответственный за роту лейтенант Ольхин.

-Было б с чего, - вызывающе говорю я и делаю первый глоток.

Пьем молча минут пять.А потом … ну вы же сами знаете у в нас в стране даже запойные пьяницы и самые забубенные алкаши и то молча не пьют.

-Слушай Игорь, - фамильярно перехожу я на «ты» и зову офицера по имени, - у тебя случайно почитать ничего нет, а?

-Есть томик прозы Лермонтова, - не удивляется вопросу Игорь, - да ты же вроде Пушкина предпочитаешь? Я твое сочинение про Ларину читал, а потом и статейку в стенгазете …

Ольхин мелко и как мне представляется противно хихикает, а я все равно под его критикой не клоню головы. «Завистники всегда губят талант» – мрачно думаю я и делаю из фляги глубокий глоток, брага скользнув по пищеводу смыла мою обиду на этого бестактного типа и офицера.

- Много ты в литературе понимаешь, - уверенно кинулся я на защиту своей статьи и …

О литературе сейчас говорят, развалившись на стопке грязных бушлатов полупьяный проваливший экзамены в институт солдат и выпивший призванный после окончания университета офицер. Да я и сам понимаю, что трудно в это поверить. Вот только о чем еще было говорить? О войне и службе? Да ну ее на хёр! Не затем пьют в Афгане что бы о нём говорить, за тем и пьют что бы хоть на время о нем не думать. Рассказывать о доме и девушках? Так разные у нас дома и общих знакомых нет. Лучше уж о литературе … век девятнадцатый сменяет двадцатый, почти безостановочно грохочут на нашей планете войны, мы обычные призванные в армию ребята,так и не можем понять: «Нам-то зачем истреблять друг друга? На хер нам это спрашивается надо?», но все падают и падают убитые солдаты и оживают и снова идут в атаки чтобы умереть еще раз теперь уже в книгах. В тех книгах, которые напишут их выжившие товарищи. Может и про нас кто напишет. Главное чтобы не в парадные расчеты нас построили, а рассказали о том, какими мы были на этой ненужной нам войне, где мы полуголодные вшивые обозленные постоянно тосковали по дому и убивали других людей, чтобы не убили нас.

-Слышь Игорь, а вот у тебя как было, вот ты что чувствовал, когда первого убил? – по пьяни расслабившись, я вернулся к занимавшей меня теме.

Мы как раз повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие» вспомнили. Сначала горько посетовали, что у нас в батальоне зенитный взвод из одних парней состоит. Затем я осторожненько поинтересовался его мнением о художественной достоверности той части повести где старшина Васьков девушку- зенитчицу утешает и рассуждает о нравственной ломке которую должен переживать человек, убивший себе подобного. И только потом, в упор, как в живот выстрелил, спросил: «Ты что чувствовал, когда убил человека?»

-Я же минометчик, - морщится крайне недовольный вопросом лейтенант, - моё дело команду отдать: «Прицел … беглым огонь …», а там куда мина попадет …

-Не ври! – грубо обрываю я Ольхина. Сейчас он для меня не офицер. Кто? Да просто товарищ, сослуживец с которым за флягой браги говорю о литературе и о войне вот потому и повторяю:

-Не свисти Игорь! Ты же боевой группой командовал, мы же не всегда с минометами на операции ходим.

-Чего ты пристал? – неожиданно резко повышает голос Ольхин и он сейчас не с подчиненным ему солдатом говорит, а почти со сверстником,

- Ничего такого я не чувствовал! И переживать по этому поводу не собираюсь! Понял?!

Тускло желтый от электрической лампочки свет в безоконной каптерке. Тускло желтое лицо у Игоря и у меня