в любом случае не ошибешься. Ну да ладно. Подхожу я значит строевым шагом к Гомеру и приветствую его:

-О ты! Сладкозвучный отец поэтов, рад увидеть тебя на Олимпе! В месте для достойных, самых избранных поэтов.

-Это вы то избранный поэт? – недовольно отвечает мне Гомер, и с едким сарказмом спрашивает:

- Вы что это возомнили о себе товарищ ефрейтор?

О бессмертные боги Олимпа! Неужто и Вы знаете, что я ефрейтор? Нет мне спасения. Вижу, что и тут придется мне вместо кубка с амброзией, испить горькую чашу позора.

-О ты богам подобный! – жалобно ответствую я Гомеру, стараясь чтобы в моей речи прозвучали и «стопы» и «ямбы», - За что моё терзаешь сердце? Иль мало я страдал? Иль мало мук я испытал? Божественный орел терзает печень Прометея, так и мне с насмешкой страшной, напоминают о моем позоре! О сладкозвучный! Многоямбный! О сжалься надо мной!

-За твой бред, что осмелился ты называть стихами, - крайне язвительно и в прозе бросает Гомер, - тебе еще мало досталось. Как жаль, что нельзя тебя сварить в кипящем масле.

Но сравнение с богами Гомеру понравилось. Даже великому поэту все равно приятна беспардонная лесть.Подумал Отец Поэтов, пожевал губами, поморщил в раздумьях высокое чело и молвит:

Гомер: Коль ты клянешься,не позорить

поэзию своим бесстыдным рифмоплетством,

то дам тебе совет от мудрых

Ефрейтор: Клянусь, великой «Илиадой»

Гомер: Так помни же свою ты клятву

А теперь внимай:

Прекрасную Елену Парис похитил

Конь эллинов зашел за стены Трои

И царь Итаки Многомудрый Одиссей

Циклопа ослепил

Для умного достаточно

Сего услышать

Коль не поймешь

То оставайся

Богов насмешкой

Ефрейтором …

Ефрейтор: Постой, постой

А как же …

Гомер: Прощай!

и помни клятву

Ефрейтор: Слова твои

на сердце камни

так холодно мне стало

наверно это лед Аида

Просыпаюсь, шинель сползла, одеяло не греет, холод собачий. Достаю упавшую на дощатый пол шинель, укутываюсь и согревшись размышляю: А чего бы это значило? Если это вещий сон, то где прямые указания? Если нет, то какого черта мне Гомер приснился?Ругаю великого старца: «Такой сякой не мог ясно что ли сказать? Я же не под стенами Трои нахожусь, а в Советской армии служу». Вообще-то я знаю, что любого поэта, вином не пои, а дай только себе любимого процитировать. Вот и Гомер не удержался, намолол как обкурившийся дельфийский оракул, а я теперь голову ломай. И вот тут меня и осенило, всё враз стало понятно. Парис с прекрасной Еленой, Троянский конь, Одиссей и Циклоп, это же прямое указание к действию, это же подробный план, пусть он и зашифрован, но я не зря добровольно, еще раз подчеркиваю, добровольно читал «Илиаду» и «Одиссею». Да я не царь Итаки многомудрый Одиссей, но зато десантник пусть даже и ефрейтор.

Был у меня трофей: ручка «Паркер» с золотым пером, я ее даже на водку менять отказывался, так она мне дорога была. Где взял? Шел … шел … да и нашел, на боевой операции. И мечтал я этим золотым пером написать свои самые лучшие творения. Но раз уж поклялся не сочинять больше стихи, то надо держать свое слово. Зато я точно знаю, кто спит и видит такую ручку заиметь.

И вот утречком, с тяжелейшим вздохом жгу в печке буржуйке свой дневник, в котором писал кроме документальной прозы и поэтические творения.Жечь то жгу, а сам весьма самонадеянно сравниваю свой поступок с решением Гоголя предать огню вторую часть «Мертвых душ». Утешился таким сравнением и прямиком направился в штаб бригады. Одет строго по уставу. Даже кирзовые сапоги черной ваксой начистил. Захожу в палатку, где строевая часть размещается и:

-Товарищ капитан! Разрешите обратиться?

-Слушаю вас, - удивленно смотрит на меня начальник строевой части полный лысоватый и вечно всем и всеми недовольный капитан Худин и с недоумением спрашивает:

-Вас разве вызывали?

По доброй воле, солдаты в штаб не ходили, а уж строевую часть вообще избегали.

-Товарищ капитан! – лихо докладываю я, - в честь грядущего праздника, дня Советской армии и Военно-Морского флота, разрешите сделать вам скромный подарок!

Достаю из кармана и передаю сидящему за самодельным столом капитану «Паркер».

Худин рассматривает ручку и ликуя определяет:

-Да у нее перо золотое!

-Так точно! -мужественно-строевым голосом подтверждаю я, - Золотое.

Капитан вертя в руках «Паркер» с сомнением на меня смотрит. По-своему, по штабному он был честный офицер и потому сразу предупредил:

-Раньше времени на дембеля отправить не могу, комиссовать тоже и с отпуском вряд ли получится.

-Да я не за этим, - мягко успокаиваю я его.

-А зачем? – выйдя из-за стола, сурово и подозрительно спрашивает меня начальник строевой части.

Вид у него такой, будто я «враг рода человеческого Вельзевул» и собираюсь предложить ему, продать Родину. А он заранее набирается сил для гордого и решительного отказа.

-Мне товарищ капитан, вот какая помощь нужна … - мягко и вежливо прошу я и разъясняю: что; зачем и почему. Прошу сохранить моё инкогнито.

-Ах это … - с облегчением вздыхает капитан.

Вернувшись на свое место, он убирает в стол мой подарок, уверенно обещает:

-Это я запросто сделаю, на праздник приказ будет готов,

-Спасибо товарищ капитан! – радостно я его благодарю и опять-таки по уставу спрашиваю:

-Разрешите идти?

-Идите ефрейтор, - улыбается Худин и уже по-свойски предлагает, - заходи если что …

Двадцать третье февраля. На передней линейке делает вид, что застыл в строю пока еще трезвый батальон. Суровый комбат торжественно зачитывает праздничный приказ по бригаде: поздравления, поощрения и тут как запнулся комбат и прежде чем огласить следующую строку приказа внимательно не в слух еще раз ее прочитал, потом как засмеется и … цитирую дословно:

«За успехи в боевой и политической подготовке присвоить рядовому Валитову воинское звание: ефрейтор»

Как загогочет да заржет вся вторая рота. Нарушая праздничную торжественность построения, прямо в шеренгах все ново представленного ефрейтора Фарида Валитова поздравляют, не просто так, а на четырех языках. Мой мучитель соплеменник и полиглот херов стоит весь красный, вот-вот слюнями как ядом от злости забрызгает. Вот так-то. И от себя лично поздравляю вас товарищ ефрейтор! Бог он все видит, а справедливость обязательно восторжествует. Только для этого надо внимательно читать «Илиаду», видеть вещие сны и бросить писать стихи.

Два ефрейтора в одной роте это перебор и меня быстро прекратили подкалывать воинским званием. Зато Челубею … в общем это уже неважно. В качестве заключительного аккорда, всем заинтересованным лицам сообщаю: на дембель Челубей ушел живой и здоровый, но в звании: ефрейтор; я же держа слово данное Гомеру навсегда бросил пописывать стишки. Каждому своё.

А вообще-то декабрь, январь, февраль самые скучные месяцы были, операций почти нет, хозяйственных работ мало, ерундистикой типа строевой подготовки и зубрежкой уставов мы не