как корова языком слизала, потом сразу кусты, трава, пригорок, выхлопы газа над болотами. Секунду назад, как показалось профессору, он был ещё в лесу и видел спину Николая, шедшего впереди. Затем моргнул, и оказался совсем в иной местности, без куртки, ружья и рюкзака за плечами. На этом всё. Далее его память не распространялась. Где он был, что видел? Пустота.

Уже давно возвратился Губа, уже давно коптилась принесённая им выдра, а друзья всё никак не могли выудить из памяти профессора вразумительного объяснения, где он пропадал все эти дни.

… И тут Василия Михайловича шибануло, накрыв, что называется, с головой. Импульс нейронов прорезал клетки мозговой ткани и, сняв блокировку, высвободил все воспоминания того, что произошло с ним в ином, чужеродном для него измерении.

Увидев пушечное ядро и гусарский кивер 1812-го года, профессор изумлённо заморгал, схватился за виски и едва не свалился в траву от яркой вспышки озарения, поразившей его мозг. Получив стимулирующую реакцию в виде артефактов, нейронные клетки выдали на-гора всю информацию, прежде блокирующуюся границами памяти.

Профессор внезапно вспомнил ВСЁ!

Толчок, данный при виде этих двух предметов старины, раскрыл сознание, и начальник экспедиции вдруг не своим голосом торжественно закричал:

- Вспомнил! Всё вспомнил, чтоб её, эту память! Фу-ух… - еле отдышался он. – Вот это садануло, понимаешь, в мозгу! Чуть с ног не свалило. Всё ясно. Ядро от единорога и кивер нашего пехотинца из армии Кутузова стали для меня своеобразным химическим катализатором, высвободив память из тисков подсознания. Помнишь, Сашок, как тебя накрыла волна мозговых импульсов, когда мы тебе показали фотографию первого лётчика? А мы ведь тогда даже имени-то его не знали, и ты, увидев снимок, сразу всё вспомнил. Вот и у меня – спасибо судьбе – сейчас произошло нечто похожее: увидев эти артефакты, у меня перед глазами сразу закрутился своего рода хоровод картинок, словно в детском мозаичном калейдоскопе. Надо же! Всё как наяву. Я сейчас вспомнил всё, что произошло со мной в течение трёх дней без малого на четвёртый.

Василий Михайлович отдышался и поблагодарил Люду за холодный компресс на его висках.

- Всё намного прозаичнее, ребятки мои. Хорошо, что переход из одного пространства в другое происходит без клинических осложнений для нашего организма.

Настроение у всех было радостное и приподнятое, поэтому профессор хитро подмигнул:

- Я начинаю верить в этого пресловутого Хозяина Байкала, кем бы или чем он ни был. Наукой и физическими законами в нашем понимании тут, мягко говоря, и не пахнет - простите за тавтологию. Оба наших перемещения, связанные с обнаружениями лётчиков, выходят за пределы нашего разума и рассудка, поэтому предлагаю воспринимать мой рассказ сообразно своим представлениям о насущном мире – всё равно ничего не поймём. Не дано нам этого, во всяком случае – пока.

Профессор пыхнул трубкой и ещё раз подмигнул:

- Итак, мадам и месье, хотите узнать, где я побывал за эти дни? Где именно меня носило в портале Времени? Дело в том, что в штабе Нея я столкнулся с его… курьером.

- С кем?

- С вестовым Его Императорского Величества. С Игорем.

- С чем… - подавился Саня. – С кем?

- С нашим пилотом, дружок мой. С лётчиком, который с недавних пор преследует нас в различных своих ипостасях: и тебя в 1943-м году, и меня в 1812-м, и здесь в 1979-м, уже нас всех.

Наступило продолжительное молчание, казалось, пролети сейчас муха, и её жужжание будет сродни рёву бомбардировщика.

- Так-то, ребятки мои…

В эту ночь путешественники спали относительно спокойно. Друзья решили весь завтрашний день посвятить починке имущества и отдыху.

С тем и уснули. Первым дежурил Василий Михайлович.

… А затем наступил день третьего лётчика, и ещё одна – третья смерть в экспедиции.

Вот как это произошло…

********

Санёк беспокоился. И весьма.

После завтрака Люда спустилась к небольшому водопаду сполоснуть посуду, и уже минут сорок как не возвращалась. Вначале на это никто не обращал внимания – место было тихое и безопасное во всех отношениях; собирали вещи, как всегда бывает перед трудным походом. Когда рюкзаки и сумки были готовы, только тогда заметили, что девушки нет уже довольно долго. Её сумка с медикаментами стояла собранная и привалена к камням. Оставалось загрузить котелок, миски и ложки, но её по-прежнему не было.

Встревоженный Саша крикнул вниз, однако ответа не получил, лишь эхо разнесло его голос по долине. Солнце уже светило, редкие облака пересекали его контур, птицы стаями и поодиночке кружили над берегом, подбирая выброшенную волнами рыбу: природа очищалась сама собой. День обещал быть безветренным и тёплым – наконец на Байкале весна уступала место раннему лету. Календарное число перешагнуло середину мая, и путешественники находились в зоне отчуждения уже без малого полтора месяца.

Василий Михайлович окликнул Санька:

- Погоди, Сашок, я спущусь с тобой, захвати только её сумку. Семён с Николаем пусть двигаются вперёд, а мы, забрав Люду, их догоним. Она уже одета, кинем в сумку посуду и пойдём по их следам.

Саша поспешил к сумке с медикаментами, а профессор тем временем дал указания оставшимся двум товарищам:

- Идите, Сёма вперёд, как мы и планировали – вдоль берега. Мы захватим дочку и последуем за вами; как раз к середине дня найдёте более-менее подходящее место, разведите костёр – мы как раз увидим дым от него. Там и пообедаем.

Семён кивнул и взвалил рюкзак на плечо: - Не задерживайтесь. По берегу наши следы хорошо будут видны, но на всякий случай я буду оставлять вам знаки из веток. Если что, стреляйте в воздух.

И они пошли. Впереди Семён, сзади Губа, как всегда молчаливый.

Двое ушли, двое начали спускаться к подножию уступа, на ходу крича и вызывая Люду. Девушка как в воду канула – в ответ ни звука.

Метрах в десяти, левее их, со скал стекал извилистый небольшой ручей, похожий на маленький каскадный водопад. Рядом на большом валуне лежали миски и ложки, сложенные, видимо, после полоскания. Посуда ещё не успела высохнуть и блестела бисерными капельками на солнце. Больше ничего не было. И никого. Люда исчезла.

Профессор осматривал местность и о чём-то сосредоточенно думал. Та мысль, что минуту назад неуловимой искоркой пронзила его мозг, начинала теперь всё настойчивее вырываться наружу, взламывая в его подсознании стену блокировки. Так тыкается в забор слепой щенок, а когда взрослеет - протискивается сквозь прореху без особых усилий. Посетившее профессора внезапное наитие, подсказало ему то, о