— Тридцать два.

— Тридцать два процента? — Удивляется. — Серьёзно?

— По нашей системе совместимости, да.

— Пффф…

Его будто не устраивает мой ответ. Как будто это важно, насколько мы подходим друг другу. Может, как раз из-за такого низкого процента у нас ничего и не вышло.

— Я не верю в это шарлатанство. — Качает головой, сея в моей голове сомнения.

— Это не имеет значения.

— Да, ты права.

Ну вот. А то я уже подумала…

— Может, нужно купить ему какое-то угощение? — Переводит тему. — Чтобы задобрить, как думаешь?

— Вы же говорили, что у Василевса монодиета.

— А ты хотела накормить его колбасой. Думаю, в зоомагазине нам что-нибудь подберут.

Его настроение будто меняется. Он снова становится спокойно-расслабленным, больше не задаёт провокационных вопросов и сосредоточивается на проблеме с котом.

Пушистика мы снова обнаруживаем за диваном, но в этот раз мне удаётся выманить его оттуда гораздо быстрее.

Пока мы общаемся с животным, Евгений Дмитриевич пропадает на кухне.

— Я заварил чай. Составишь компанию? — Спрашивает непринуждённо.

Он подходит к нам, сидящим на диване и аккуратно треплет Василевса за холку. Тот прижимает уши, но не пытается сбежать, это уже хорошо.

— Он не хочет меня отпускать. — Улыбаюсь, показывая на уютно пристроившегося кота на моих коленях.

— Тогда я принесу сюда, не проблема.

В этот момент я особенно остро ощущаю, как сама себя закапываю.

Это ведь чистой воды эгоизм и попытка протянуть время общения с ним как можно дольше. Смотреть на него, ловить ответные взгляды, пусть и ничего не значащие, касаться нечаянно, когда помогает снять верхнюю одежду, и просто вдыхать любимый запах, так уютно проникающий в лёгкие.

Мне будет ещё больнее, когда благотворительная акция закончится. Но я не могу себе в этом отказать.

Поэтому соглашаюсь на чай с печеньем. И на ежедневные визиты к коту.

Потому что люблю, и хочу насладиться его обществом, пока он даёт мне такую возможность.

И так продолжается несколько дней.

К концу недели пружина раскручивается до предела, норовя снести всё к чёртовой матери.

— Завтра в это же время? — Вопрос задаётся в прихожей, когда я уже одета в пуховик и шапку, чашки помыты, а кот наглажен и напоен лекарствами.

— Полин, знаешь я… — Евгений Дмитриевич треплет свои волосы и зыркает на меня исподлобья. — В общем…

— Если моё присутствие больше не требуется, так и скажите. — Решаю подтолкнуть его к неизбежному разговору.

Даже странно видеть, как он мнётся, обычно всё прямо и в лоб.

И мои ежедневные визиты уже становятся смешными. Кто поверит, что всё ради кота? Нелепо…

Уж ему ли не знать, взрослый ведь человек.

Пора прекратить этот цирк. И признать, что надежды были напрасными.

— Нет. — Вскидывает на меня свой потрясающий взгляд и чуть придвигается сам. — Я думал совсем не об этом. Нам с Василевсом нравится твоё общество.

— Евгений Дмитриевич…

Хочу предостеречь его от лишних оправданий. Мне будет легче, если прямо сейчас всё решим.

Мы стоим в его просторной прихожей, на расстоянии нескольких шагов друг от друга. И пока я пытаюсь удержать сорвавшееся дыхание, предотвратив срыв эмоций, он это расстояние сокращает до отметки «очень близко». Останавливается прямо в нескольких сантиметрах от меня.

— Мне так нравилось, когда ты звала меня по имени.

Я отшатываюсь и упираюсь спиной в полотно двери. Сердце ухает вниз, прихватив с собой язык и мозги.

— Просто по имени, а не так, как сейчас, будто я всё ещё твой начальник…

— Уже нет, но это ничего не меняет. — Оживают мои голосовые связки. Даже сама поражаюсь над их работоспособностью…

Он долго смотрит на меня, а потом отодвигается так, чтобы я могла вздохнуть и убирает руки в карманы брюк.

— Возвращайся к нам, Полин. — Держит прямой взгляд. — Ты ведь сейчас не работаешь, а мои все без ума от тебя. До сих пор обижаются, что я позволил тебе уволиться.

Я давлюсь воздухом от неожиданности и возмущения.

— Вы серьёзно сейчас?

— Абсолютно. — Кивает.

Как можно переключаться с одного на другое так быстро? Или это обманный манёвр такой? Чтобы усыпить бдительность?

Похоже, он видит меня насквозь. И от этого почему-то становится горько.

— А вы не слишком оборзели, Евгений Дмитриевич? — Шиплю в ответ, чуть приближая к нему своё лицо. — Сначала кот. Потом типография! А дальше что? Скажете ноги раздвинуть между делом в обеденный перерыв?!

Я вообще не слежу за языком, и не сразу замечаю, как мои слова рождают нехороший отблеск в его глазах. И ещё то, что уже так близко, что могу почувствовать его дыхание на своих губах.

— Скажу. — Нагло выдаёт он, снова нависая надо мной, как исполинская скала.

— Что? — Задыхаюсь. — Вы… Да, вы…

Я не соображаю, что творю, даже не пытаясь отодвинуться, уйти… убежать, подальше отсюда в свой безопасный мирок.

Стою и дышу с ним одним воздухом, как ненормальная, гоняя его через лёгкие.

— Всё, замолчи, Платонова… — Рычит Слон, прежде чем схватить меня за шею и впиться губами в мои — сухие и горящие огнём от такого внезапного нападения.

Он целует меня жадно, будто мы и не расставались на те мучительные две недели, и прижимает к себе и двери одновременно сильно. Кажется, хрустнули рёбра…

Стягивает шапку с моих волос, ладонями сжимает щёки, углубляется языком, будто до души собирается достать, а я в полной прострации несколько секунд — позволяю себе наслаждаться этими невероятными ощущениями.

Как настоящая эгоистка. Но всему есть предел.

Мне приходится приложить немалые усилия, чтобы оттолкнуть его. И физические, и душевные. Ведь на самом деле, я не знаю, как должна поступить. Но чувствую, что ещё немного, и исправить уже ничего будет нельзя…

Его губы блестят, дыхание рваное, тяжёлое, а в глазах — грозовые раскаты. Если сейчас не уйти, вряд ли от меня вообще что-то останется…

Я так резко разворачиваюсь и открываю дверь, что он не успевает спохватиться.

Оставляю мужчину в таком виде, позабыв про шапку, пересчитывая ступеньки вниз так быстро, что голова кружится, и даже подташнивает немного.

Нельзя так со мной!

Я же не железная!

Мне так плохо было эти две недели без него, а теперь он заявляется и считает, что может управлять мной, как марионеткой, в собственных корыстных целях!

Очухиваюсь, уже находясь в автобусе.

Прикладываю дрожащие пальцы к губам.

Не верю, что это случилось.

Ему не верю.

И себе тоже.

«Скажу!»

Это ж надо было такое выпалить!

Да что он о себе возомнил?

Думает, что у меня вообще гордости нет, на все его прихоти отвечать готова?

Я может и готова,