При этом Лина показывает удивительную способность к сопротивлению – одно из важнейших качеств для целительницы. У меня растёт уверенность в том, что она привыкнет к воздействию на себя различных трав и будет готова перенять дело Крейнов».

Джей смотрела на записи как на огромный труп паука, как на глика, когда в первый и в последний раз она решилась пойти в лес.

В доме стоял страшный, тошнотворный запах. От него веяло пауками и слабостью, полынью и хвоей – в таких количествах, что можно было задохнуться.

Тяжёлая серая паутина наверняка пахла бы именно так.

Джей пробиралась сквозь этот запах, прикрываясь от него маленькими ручонками, продвигая конечности сквозь густой тошнотный воздух, узнавая между пальцами фигуру отца.

Он стоял у открытой двери в мамину комнату.

Прошло уже две недели, а мамы всё не было – она не то что не говорила с Джей, а даже не появлялась ни в одной из общих комнат. Пару раз она видела, как отец нёс ей обеды, как тихонько говорил о чём-то, как осторожно, с тихим скрипом прикрывал дверь.

Она пробралась к отцу, схватив его за рубашку и заглянув было за дверь – но та тут же захлопнулась перед её лицом.

Громкий звук отдавался в ушах глухим разочарованием.

– Что ты хотела? Разве ты не знаешь, что мама больна и сюда не нужно заходить?

– Здесь вонища. Как ты тут находишься?

– Я совершенно не заметил, – растерянно пробормотал отец, кажется, искренне. – И вправду. А ну пойдём отсюда.

Схватив её за руку, он потащил её к лестничному пролёту – но и туда добралась страшная вонь, в которой Джей не угадывала ни одной нотки.

Обычно она могла различать запахи растений – по крайней мере всех, что росли в Белой Земле.

– Что это за запах?

– А, да совершенно ничего особенного. Просто мама превращается. – Отец с преувеличенной скукой осмотрелся по сторонам, опираясь на перила.

– В смысле? – Джей хотелось знать всё о маме. Любую мелочь.

– Она иногда превращается в совершенно гигантских пауков. Вонища стоит жуткая. Но так нужно… для практик. Поэтому я и прошу тебя не лезть в её мастерскую: вдруг ты наткнёшься не на маму, а на противное чудовище? А она, знаешь ли, не может себя в такие моменты контролировать…

Джей чуть не засмеялась.

– Ты держишь меня за дурочку?

– Но это правда так. – Отец смотрел на неё совершенно серьёзно. Без тени улыбки.

– И как она это делает?

– Во время целительских практик. Ты же не хочешь с Линой учиться, а мама вон что умеет.

– И Лина тоже?

– Пока нет, вы ещё слишком маленькие. Но постепенно и вы научитесь.

– А… зачем?

– В образе паука можно добиться того, чего не добьёшься в образе человека, – подмигнул ей отец и, потянувшись, сделал шаг вниз по лестнице. – В конце концов, зачем ещё мне скрывать от тебя маму, как не по этой причине? Подумай об этом.

И пошёл вниз.

А Джей стояла, пытаясь представить маму пауком.

Не в силах дочитать дневник до конца, Джей раскрыла его на случайной странице. Через строчки она пробиралась медленно и с трудом, сквозь пелену горячих слёз. Она и забыла, что крапива жгла ей руки, что она не ела уже день и что вокруг был настоящий конец света.

Джей не верила. Убеждала себя, что это может быть плохой шуткой, записками какой-то другой женщины – а может, даже черновиком книги.

Но слишком во многом она узнавала себя и жизнь своей семьи.

«Лесная сила вредоносно воздействует на мозг человека. Обитатели леса мыслят не так, как мы, и живут по-другому. Если мы хотим подчинить себе их силы – мы должны меняться. Простые отвары можно варить и так, но, чтобы взять себе настоящие дары леса, придётся пожертвовать своим разумом. Когда я перешагну определённую стадию, моё мышление поменяется. Я буду видеть мир и мыслить так, как это делают обитатели леса. Это было доказано практиками, но я пока не знаю подробностей. Мы поговорили с мужем и решили, что это должна быть я. А муж возьмёт на себя воспитание девочек, уход за домом, общение с людьми. Так будет проще объяснить девочкам, и мы даже не соврём: это действительно жертва разумом во имя больших умений. Наверное, это будет последняя запись в моём дневнике. Я постараюсь вести его и дальше, но не знаю, сохраню ли умение писать. Как только мы освоимся, я надеюсь вернуть себе обычное мышление. Это не должно быть трудно».

У Джей появилась привычка.

Каждый вечер, под треск цикад и начинающуюся прохладу, она садилась на пол в коридоре и наблюдала за дверью матери. Отец всегда приносил в это время вкуснейшие пироги Дантонов, запах стоял на весь дом – хотя в последнее время любой вкусный аромат перебивала лесная вонь… или какая там ещё.

Но Джей сидела и смотрела.

Мама должна была выйти рано или поздно. Не могла же она целыми днями сидеть взаперти, верно?

И так Джей, притаившись, наблюдала за дверью, представляя, чем сейчас занималась мама: готовила ли отвары, читала ли какие-нибудь загадочные древние книги, а может, общалась с папой о целительстве… Насколько Джей знала, мать даже перестала принимать больных. Всё легло на плечи отца.

Не успела Джей основательно подумать об обязанностях в их семье, как взгляд уловил тоненькую фигурку Лины, легко прыгающую по ступенькам. Она наматывала пряди волос себе на палец, вздыхала на поворотах и наконец добралась до лестницы.

Даже не взглянув в сторону Джей.

Она вцепилась пальцами в ладони, мысленно умоляя сестру повернуть куда угодно. Может, она просто хотела выбраться на крышу. Или посидеть на лестнице – в конце концов, может, она тоже просто скучала по маме?

Но нет.

Лина, всё так же не смотря на Джей, повернула к мастерской матери и, постучавшись три раза, наполовину открыла скрипучую дверь, зашла и закрыла её.

Джей сжимала кулаки так сильно, что у неё горели пальцы. Глаза застлала туманная дымка.

И просидела она так очень долго – пока её не нашла сама Лина, а потом, испугавшись, не позвала на помощь отца.

И Джей никогда больше не приходила к маминой мастерской.

Лаванда

За полгода до

Милая девочка Майя лежала на коленях у Джей и истекала кровью.

По бокам хвостики с розовыми лентами и белое платье, теперь запачканное кровью и землёй. Джей не раз видела, как болеют и умирают дети, но на её глазах, в её руках – никогда.

Время вокруг остановило своё течение.

Обычно всё было так: кто-то ранился или заболевал, и отец или Лина уже бежали навстречу. А пока Джей могла оказать первую помощь: перевязать, успокоить, облегчить боль какой-нибудь настойкой.

Но не с Майей. Майя молчала, смотря на Джей стеклянными глазами. У неё из живота торчал гвоздь, а лежала она на огромной деревянной балке.

И Майя не кричала. Не плакала. Не моргала.

Джей сжимала её руку всё сильнее, как бы говоря: просыпайся, закричи, поговори со мной. Подожди, пока не придёт помощь.

Но она не знала, как залечивать дыры в животе. Существовали ли травы, способные убрать из живота гвоздь, остановить залпы крови, которые непременно полились бы вслед за этим.

– Джей! Ох, небесная мать… Джей… – услышала она глухой и далёкий голос Лины. Как будто она кричала ей из другого конца деревни.

Джей не двигалась. И сидела, неподвижная, сжимая мокрую от крови руку Майи, пока сестра не оттащила её от тела и не повела домой.

Потом прибежал и отец – убрать кровь, позаботиться о трупе, рассказать родителям и помочь им во всём последующем. Как всегда, на него легли все неприятные хлопоты.

– Ты не была виновата. Никто не смог бы спасти Майю так быстро, она же… такая маленькая, – твердила ей Лина, пока они заходили в дом, поднимались по лестнице, садились на кровать в комнате сестры. Её голос становился всё более глухим, а лицо всё больше размывалось мутными слезами.

А ведь начиналось всё так хорошо.

Джей вдохновлённая ходила по дому, и это было вдохновение с большой буквы «В». Такое, что весь дом, вся Белая Земля наполнялись светом. Она мечтала наконец-то сблизиться с сестрой, найти любые занятия, которые помогли бы им открыть истинных себя.

Они даже попытались начать.

Сёстры вдвоём ходили собирать травы, а заодно много говорить, любуясь землёй и небом. Они спрашивали друг друга: