class="p1">Она часто оставляла волосы распущенными – и растрёпанными, и грязными, и пряди запутывались в самые разные узлы.

Лина теперь выглядела не намного лучше – ни у кого из них не оставалось сил даже на простой уход за собой, – но парни-то этого не знали. Они помнили её сестру – талантливую красотку. Видели яркую весёлую Мэвис.

И видели её. Джей, обычную Джей.

– Лина… Лина дома. Пока очень занята.

Мэвис издала глубокий вздох, сжала её локоть в последний раз – и отпустила. Джей, извинившись и держа голову вниз, не смотря ни на кого, пошла к своему дому, ускоряя шаг.

До двери дома она добежала. Господи, ей всего-то сколько? Пятнадцать? А она вела себя не просто как дурочка, а как… как…

«Как разочарование», – подсказывал голос, и ей не оставалось ничего другого, как молча кивнуть.

* * *

С тех пор Джей незаметно стала «главной» по общению с Белой Землёй. Бабушка уже не выходила из своей комнаты – Джей только носила ей еду, и та принимала её, не говоря внучке ни слова; и ни мать, ни Лина, ни даже отец старались не выходить лишний раз на улицу.

Ни о каких продажах тоже речи не шло.

Они пропустили целых три ярмарки – обычно после каждой у них оставалось денег на два месяца, – и только отец принимал у себя больных детей и реже – больных взрослых.

Крейны близились к «большому целительскому прорыву».

Так это объяснял отец, так это объясняла и Джей всем любопытствующим. Посмеиваясь, неловко поправляя прядь: вроде бы что-то сообщила, а вроде бы и в шутку.

– Нам сейчас очень нужна твоя помощь. Без тебя мы не справимся, – повторял ей отец, проводя рукой по плечу, притягивая к себе, нежно улыбаясь. – Без тебя мы совершенно беспомощны.

И она отвечала своей улыбкой – вымученной, как у Лины, – и тут же задумывалась, когда видела сестру в последний раз.

Она вносила свой вклад в семью. И её вклад ценили. А что ещё было нужно?

Отец, Лина, целительский прорыв, Майя – да ещё и образ матери маячил где-то вдалеке. Голова грозила лопнуть. Весь мир сужался до этих образов в её голове, и отец продолжал читать ей свои наставления, но слышала она всё хуже и хуже.

И вдруг – она на первом этаже, у двери. Позади неё – пустая лестница; все опять в своих мастерских. Все работают. Джей ходит по дому.

«У тебя тоже есть работа. Просто она не такая важная, как у остальных».

Она окидывает взглядом стены, дверь, потолок – и останавливается на маленькой паутине в углу зала.

Над головой пролетает комар.

Она смотрит на паутину, и из неё выползает толстый, неповоротливый паук. Он еле двигается, и Джей почти может видеть, как он формирует за собой всё новые узлы. Он не похож на обычных маленьких паучков. Этот большой. И двигается как большое животное.

У Джей всё плывёт перед глазами, и паука она уже не видит. Горят щёки, в глазах темнеет, слабеют ноги; она крутит головой, подбегает назад к лестнице и ложится на ступеньки, глядя вверх на потолок. Он белый, и нет там больше никакой паутины.

А тело наказывает слабостью.

Мартин

За полгода до

Все в деревне скучали и вспоминали Лину, засыпая Джей расспросами.

– Ты где сестричку-то потеряла? – спрашивали её мужчины и женщины. Одни с весёлыми лицами, другие – с тревожными.

Джей легонько улыбалась, поправляла волосы – отец помогал ей сооружать что-то вроде приличной причёски – и говорила, что сестричка много работает и что грядут большие перемены.

– Их не интересует наше большое дело, – повторял отец. – Им вообще это всё не нужно. Поэтому надо говорить с ними… ну… на их языке. Если ты скажешь им, что мы работаем над совершенно большим прорывом, они через минуту уже это забудут. А если скажешь, что мы сможем быстрее их лечить, они будут нас ждать.

Джей, вспоминая эти наставления, всегда добавляла, что всё это делается только ради них. Ради Белой Земли.

А потом записывала детей на лечение.

Дети болели часто, без их отваров так тем более; поэтому отец принимал больных два раза в неделю в одной из гостевых комнат.

А когда Джей заканчивала со всеми делами, обходила всех в деревне – ведь каждый намеревался узнать как можно больше – и шла к белому полю.

На одном участке росло несколько одиноких деревьев. Они отбрасывали большие тени, и пока дети боялись уходить так далеко от дома и так близко к лесу, возле деревьев было пусто и уютно. Она брала одну из книжек – и ждала.

Растений здесь было мало – почти голая земля. Холодная и… как будто чужая. Джей садилась, закрыв глаза, и уже через несколько секунд это ощущение проходило, и дышалось ей спокойно.

А потом приходил Мартин – парень в очках и с длинным носом, и обязательно с парой книг под мышкой. Периодически он поправлял свои очки, и Джей ненароком видела, какие красные следы они оставляли у него на носу. А иногда поворачивался к ней боком, и нос этот так выделялся на фоне его лица, как будто существовал отдельно.

Это было первое, что заметила в нём Джей, и порой не могла отвести взгляд от этого носа, и очков, и пальцев, что их поправляли.

Мартин брал какую-нибудь тяжеленную книгу и садился у одного из деревьев – никогда близко к Джей, но и этого было достаточно.

Ей нравилось сидеть рядом с Мартином. И волнительно, и спокойно – эти пара часов, когда они сидели с книжками и почти не смотрели друг на друга, были единственным временем, когда она чувствовала себя собой.

Рядом был лес (впрочем, до него ещё было далеко, но ощущался он будто совсем рядом). Вокруг – белое поле, отделявшее их от всей деревни. И никакого отца – даже голос, казалось, специально замолкал в этом месте.

Мартин приходил, неловко смотрел ей в глаза и иногда позволял себе лёгкую улыбку. Тут же опускал голову и садился на землю.

Они не говорили. Джей боялась – в голове её было много мыслей, но они не облекались в слова. Она даже не знала, на каком языке с ним говорить. В голове было так тяжело и сложно, а сама она часто была на грани слёз.

Мартин, видимо, тоже не решался, но в один день он сказал:

– Что ты читаешь?

Джей вздрогнула, и вся её кожа покрылась приятными мурашками. Она сосредоточенно смотрела на подол своего платья.

– Что-то про… Про лес. Д-да.

Балда, балда, балда! Хотелось себя прикончить.

– Ты когда-нибудь туда ходила?

В сознании тут же вспыхнул красный взгляд и чёрная земля, комья от которой всплывали в воздух – первый поход Джей к лесу. Подул холодный ветерок. Кажется, Джей даже услышала громкий шелест листьев.

– П-пыталась… однажды. – Она всё ещё не смотрела на Мартина, понимая, что с каждой секундой выглядит всё более нелепо.

– Посмотри на меня.

Она, наверное, впервые услышала его голос. Он ощущался как тёплое одеяло в холодной комнате.

Сглотнув, Джей подняла глаза. Мартин стоял над ней, улыбаясь и протягивая руку.

– Хочешь, пойдём туда прямо сейчас?

– Но… Но это же опасно…

Джей хотелось бы передать ему все свои чувства одним взглядом. Один взгляд – и Мартин бы понял. Он увидел бы весь ужас, который она испытывала при слове «лес».

Всё сводилось к нему. Всё в её жизни сводилось к нему.

Она не знала и не могла знать, чем занимались родители, почему в их доме всё шло наперекосяк, почему она была такой весёлой и мечтательной в детстве и стала такой неопрятной и неловкой теперь. Но душа подсказывала ей, что все ответы в лесу. Лес, чёртов лес.

Она повернулась, глядя, как шелестит его чёрно-зелёная масса. Пропасть между деревьями, в которой не было ничего хорошего.

– А ты уже… ходил?

– Да нет, это просто мысль. Обычно нам запрещают, да и как-то не хочется: бывает, подходим к лесу, и аж страшно становится. Какое-то… внутреннее чувство. Жутковато, если честно. Но вдруг ты никогда не ходила и не знаешь.

Джей повернулась к Мартину, захваченная его ласковым, глубоким голосом, притянутая его внимательным взглядом.

– Давай не будем. – И, схватившись за его руку, поднялась.

В голове заиграл голос: «Дорогая Джей, я понимаю, что в нашей семье сейчас совершенно тяжёлые времена. Но это пройдёт.