— Будешь? Протянула руку к посудной полочке над раковиной и застыла, словно раздумывая. Василий молчал.

— Ну, как хочешь… — не дождавшись ответа, она решительно взяла стакан. Плеснула в него водку. — А я выпью!

Не поворачиваясь, словно мучимая жаждой, вылила спиртное в рот. Выдохнула, прижав тыльную сторону ладони к губам. Поставив стакан в раковину, застыла, глядя в маленькое мутное окошко.

Казалось, время тянулось долго. Василий неслышно достал из сумки медвежонка и надел на руку. Осторожно провел игрушкой вверх по руке к плечу дочери. Она резко обернулась и с удивлением увидела перед своим лицом серенькую головку игрушки.

Василий, изменив голос на мультяшный, тихо спросил:

— Не хочешь поговорить?

— Перестань дурачиться, — отозвалась она, — я думала, ты как все нормальные люди, по путевке на две недели. Не пила, все пай девочку из себя строила! Зачем остался?

Василий продолжал молчать. Рука беспомощно опустилась, медвежонок повис. Мантия завернулась ему на голову.

— Наверно, хотел дождаться внука из спортивного лагеря…

— Дождался? — Валерия стала что-то искать взглядом на полке перед собой. Найдя в углу сигареты с зажигалкой, закурила. Положив на место, глубоко затянулась, медленно выдохнула дым прямо в лицо отцу. Затем протянула руку и приоткрыла окно. Снова затянулась. Василий увидел ее слезящиеся глаза. Подумал: то ли от водки, то ли от обиды.

— Вернулся бы к матери и рассказал, как у нас всё хорошо, — продолжила она, выдыхая дым, — дальше бы общались по скайпу! А? Почему так? Ну, скажи, почему?

Василий через плечо дочери тоже устремил пустой взгляд в открытое окошко. Тонкие веточки растущего куста огибали его полукругом, точно сторонились выходящих клубов дыма, и снова переплетались где-то наверху.

Именно сейчас Василий почувствовал, что все витавшие в его сознании несоответствия, несуразности, подозрительные переглядывания дочки с мужем, её странный темный загар и морщинистая кожа на шее — всё соединились. Круг замкнулся, как эти веточки. И теперь уже нечего скрывать. Надо думать, как жить. Как помочь друг другу! Ведь он это может, за этим приехал. Надо просто с чего-то начать!

— Некому рассказывать, дочка! — после долгой паузы решился он. Пытаясь подвести черту лжи, отсечь всё дурное, оставив его в прошлом. — Нет больше матери, дочка.

Снова наступила тишина. Лишь стук-перестук под окном — Данила, закончив с шахматами, складывает на доске пластиковые домики, издавая ртом отрывистые звуки, пытаясь их так же соединять языком, как строительный конструктор руками.

— Как — нет? Она же… она с компьютером не умеет обращаться…

Василий снял медвежонка с руки и, как единственную оставленную на память о жене реликвию, передал дочери. Прощальное письмо матери. Валерия взяла игрушку. Прижав к лицу, прошла в конец трейлера. Откинув штору, села на кровать. Тихо заплакала, нервно вздрагивая плечами.

Василий прошел за ней и встал рядом. В углу не стене висел знакомый ковер с ангелочками и приколотой иконкой Николая угодника. Перед кроватью на тумбочке лежали фрукты, торчали из вазы розы.

Неожиданно правой рукой, которой придерживала медвежонка у груди, Валерия наотмашь вскользь ударила по деревянной столешнице, сметая всё. Ваза ударилась о стену, зазвенело стекло. Покатились, подскакивая, как теннисные шарики, пластиковые фрукты, разлетелись по постели искусственные цветы.

— Вон там ваши платья валяются! — с тихой злостью указала она в угол за кровать, на груду белья. — Видал, сколько их купила!? На распродажах. Только для того, чтобы вас развлекать! Можешь на память забрать и фрукты заодно с цветами!

— Зачем ты так, дочка? — потерялся Василий недоуменно. — Мы же с матерью не заставляли тебя устраивать спектакль! Зачем ты…

— Ох, не знаю. Сама не знаю. Хотелось вам угодить. Чтобы видели, что у меня всё хорошо! Да вы же сами постоянно расспрашивали, почему я в этом платье, а не другом. Откуда цветы? Зрелые ли фрукты?.. Надо было о чём-то говорить. Не молчать же…

— Но у нас ведь было только это, доченька! — голос Василия задрожал от обиды: — Пятнадцать лет только то, что читали в письмах, а потом видели на экране и слышали от тебя! Мы жили этой картинкой, а ты морочила нам головы, дурила натюрмортом, фруктами в руках детей. Рассказывала о цветах, только сорванных с клумбы! Слава богу, мать не успела узнать! Ей так нравились твои платья…

— А ты?.. А ты… — Валерия залилась истерическим смехом. В её голосе Василий почувствовал действие алкоголя, — Ты же сам здесь всё время лгал мне! Про маму! А!?

— Я… не лгал. Просто не говорил…

— О-о, как мы разбираемся в нюансах! Психотерапевт, однако! Хорош папашка, нечего сказать! Ел с нами за одним столом, спал и — лгал, лгал, лгал! Ненавижу!

— Понимаешь… — запнулся Василий. Он все сильнее сгибался под тяжестью слов дочери, будто в поклоне. Извиняясь за то, что не знает, как всё рассказать сейчас, и как можно быстрее, чтобы та связь, которая возникла, обрушив собой всю накопившуюся ложь, не оборвалась.

— Подкормиться сюда приехал?! — не давая ему сказать, продолжала распаляться Валерия. — Думал у нас здесь рай?! Она вскочила с постели, качнулась, с трудом удерживая равновесие. Развела руки в стороны:

— Смотри же, как мы живем, смотри! Вот наш дворец на берегу озера. Это окно с видом на океан! О, какие там волны бушуют! И яхта Тета стоит у пирса. На задворках — конюшни! Внуки твои купаются в роскоши, у них отдельные спальни, игровые комнаты, автомобили!.. Ты этого хотел?! Так хотел?! Из России американская статуя Свободы кажется больше… да? Ну, давай, гноби меня, непослушную дочь, сбежавшую с негром в Америку! Начинай, ну что же ты?..

— Милая, ну что ты? — Василий обнял дочку за плечи и вместе с ней сел на кровать. — Ведь у тебя ещё всё впереди, всё ещё будет! Кто из нас не делал ошибок в молодости. Ещё не поздно вернуться. Давай уедем в Россию. Пусть там не сладко, но ведь это наша с тобой родина. Посмотри на эти дома — они все из пластмассы. Где наши нормальные бревна? Эти дома похожи на спичечные коробки, все одинаковые! Где чердачок? Крылечко? Сени? Где лес? Вспомни, как мы гуляли с тобой в лесу. Ходили по грибы. Как щебетали птицы. По озеру плавали лебеди, а мы их кормили. Помнишь, как один ущипнул тебя за руку? Василий взял ладонь дочери и стал ее крутить, отыскивая шрам, затем взял другую, но так и не нашел. Медвежонок выпал из её рук. Василий взял пальцы дочери и приложил к своим губам. Поцеловал, словно вымаливая прощение. Быстро-быстро заговорил, чтобы она не смогла перебить:

— Вот у нас в деревне сосед взял и покрасил дом в зеленый цвет — ему сын с моря привез корабельную краску, несмываемую! Словно резина легла на бревна и застыла. А Авдотья покрыла красным — выпросила у строителей, которые неподалеку мост налаживали через речушку! Посмотри, какие здесь деревья — все корявые. Словно эмигранты с других континентов. Тоже пытаются здесь выжить, приспосабливаются, кто как может! Вроде клён, а извивается, как лиана, словно извиняясь перед хозяевами этой бывшей пустоши. Вроде сосна, а просела до основания, раскачевряжившись. Словно кто-то прихлопнул ее сверху многотонной ладонью. Так и вас эта Америка проклятая прихлопнула своими небоскребами! Давит она, понимаешь! Я чувствую это! Не могут озера жить без лодки, рыба — без рыбаков, вода — без плескающихся ребятишек! У вас все ещё будет! Ты всего не знаешь! Вернёмся!