Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возьми на всякий случай пару флакончиков нормальных препаратов, пусть вон Санечка тебе соберет, — подал голос Криворучко. — Все берите, Саня, кроме наркотиков.
Она кивнула и пошла в реанимационное отделение, где с небольшим скандалом изъяла то, что, по ее мнению, могло потребоваться.
— Поеду с вами, — решила она возле машины. — А то вы потом еще напьетесь на радостях…
* * *
Всю дорогу Миллер говорил с гравврачом по мобильнику, Саня слушала его распоряжения и восхищалась их точности.
— А у меня тоже есть опыт хирурга! — похвастался Анатолий Васильевич. — Когда был молодой, несколько раз доктору на лодке ассистировал при аппендиците. Обычно замполитов ставили, они самые исполнительные и бесполезные, но наш от вида крови в обморок падал. Так что, если понадобится, можете на меня рассчитывать.
— Не думаю, что у них настолько все запущено, — ехидно отозвалась с заднего сиденья Саня, так и не простившая отцу «детей-мутантов».
— Не ворчи. Лучше смотри на дорогу. Как заправку увидишь, сразу сигналь. Сигарету хочешь? — Не оборачиваясь, Елошевич бросил ей пачку и зажигалку.
— Пусть Дмитрий Дмитриевич следит, мне сзади ничего не видно.
— Человек занят! Ему не до заправок сейчас.
— Вот и сел бы назад.
— Саня, что за детский сад!
Анатолий Васильевич напустил на себя суровость, а Саня обиженно запыхтела сигаретой.
Осмотрев пострадавшего, Миллер не нашел у него ничего серьезного.
— Понаблюдаем все-таки до утра, — решил он, прежде чем от души высказаться по поводу акушеров-гинекологов, которые берут на себя смелость судить о мозге, с которым они в силу своей специализации никогда не имеют дела.
— Лучше перепить, чем недоспать, — вяло оправдывался его приятель, мужчина с немного утрированной внешностью сельского интеллигента.
Раз уж приехал, Миллер проконсультировал всех пациентов с травмами головы, и у одного обнаружил несомненные показания к операции.
— Ну, хоть не зря приехали, — вздохнула Саня.
Она волновалась, что в незнакомом месте, с незнакомыми сестрами и оборудованием работать будет сложно. Но и ею, и Миллером владело тщеславное желание показать высокий класс.
Операция прошла успешно. Пациент поехал в реанимацию почти проснувшимся, с хорошими показателями гемодинамики, и Саня со спокойной душой оставила его дежурной смене.
Она шла по коридору, заглядывая во все двери в поисках закутка, где можно было бы покурить и расслабиться. Интересно, где Миллер с папой? Насколько Саня знала отца, сейчас он должен быть окружен толпой пожилых дам, которые всегда почему-то мечтали угодить Анатолию Васильевичу.
Она не ошиблась. Больница не стала исключением. Вскоре Саня обнаружила отца, восседающего в сестринской наподобие султана среди наложниц. Елошевич пил чай с бутербродом, а сестры уже намазывали ему новый.
Саня не сомневалась, что, перед тем как приступить к чаепитию, отец передвинул какой-нибудь шкаф, обнаружил и починил искрящую розетку и даже, может быть, подремонтировал больничный транспорт.
Миллер тоже присутствовал, но тихо сидел в уголочке, и ему никто бутербродов не намазывал. Подумаешь, сделал операцию на мозге!
— А, Санечка! Заходи, — по-хозяйски распорядился отец.
Стоя на пороге, она нерешительно разминала сигарету. Женщины загалдели, что курить здесь, конечно, нельзя, но для гостьи, так и быть, сделают исключение. Ей освободили стул и налили чаю.
— Все в порядке?
— Да, Дмитрий Дмитриевич.
Докурив, Саня взяла кружку. В больнице было довольно холодно, и она с удовольствием грела руки о горячий фарфор.
— Какой чай вкусный!
— Это Анатолий Васильевич купил, — с гордостью заявила одна из сестер. — Нашел в нашей дыре круглосуточный магазин.
— Да, папа любит хороший чай и разбирается в нем. Я сама больше люблю кофе, но он натащил мне чаю таких превосходных сортов — «Землянику со сливками», «Красного дракона»… Так что теперь я дома кофе практически не пью.
— И правильно! Кофе, что в нем? Понты корявые. А чай бодрость дает и силы.
Саня засмеялась: для пропаганды чая отец использовал почти шекспировский слог.
— Ты прав. Представь, я вчера в полшестого утра встала, погладила и все полы в квартире намыла.
— Это ты который пьешь? — прищурился Елошевич.
— «Огненную вишню».
Миллер ухмыльнулся.
— Вы, Александра Анатольевна, с этим чаем поосторожнее. Это же афродизиак.
— Что-что?
— Средство, усиливающее половое влечение.
— Вот я и думаю, что это меня полы мыть в шесть утра влечет!
— Напрасно смеетесь, — с каменным лицом сказал Елошевич. — Знаете, что мы сейчас пьем?
— Бойся, девки! — пискнула сочная медсестра средних лет, и вслед за ней остальные медработницы загомонили кто во что горазд.
— Возьмем скорее швабры и помоем коридоры!
— Давай, пока чай действует!
— А мне еще чашечку!
— А мне не надо, я и так всегда готова… полы мыть.
Саня покосилась на Миллера, опасаясь реакции целомудренного профессора на скабрезности. Но вместо надменного выражения, которого она ожидала, увидела на его лице какую-то беспомощную улыбку. «А вот это зрелище не для меня», — подумала Саня и поспешно отвела взгляд.
Впервые в жизни Наташа встречалась с двумя мужчинами одновременно. До этого она была порядочной женщиной, у которой все по порядку: сегодня один, завтра другой.
Нельзя сказать, чтобы новое ощущение ей совсем уж не нравилось. Самым приятным было то, что Митя, будто чувствуя появление соперника, был с ней очень нежен и оказывал такие знаки внимания, которых она уже отчаялась дождаться. «Ну почему именно сейчас? — думала Наташа, обламывая кончики стеблей у принесенных им роз. — Почему не полгода назад, когда я свихнулась бы от счастья, получив от него букет? Но куда же подевались те мои эмоции?..»
Цветы, подаренные Ильей, тоже не вызывали у нее восторга. С Ильей она ездила по «пафосным» ночным клубам, причем острота ситуации заключалась в том, что Миллер, однажды предложивший посидеть с Петькой и с заданием справившийся, теперь делал это довольно часто.
Наташа подолгу целовалась с Ильей в своей или в его машине, но пока не собиралась становиться его любовницей. Впервые в жизни она вела себя с мужчиной так, как ей хотелось, и совершенно не думала о последствиях.
Собственное равнодушие пугало, но в то же время и успокаивало ее. «Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня, — крутилась у нее в голове строчка из знаменитого романа. — Вы не сможете больше причинить мне боль, никто и никогда!»