склонна к непрошеным проповедям. Она оказалась достаточно умна, чтобы помалкивать перед начальством и пациентами, а вот в беседах с коллегами никогда не сдерживалась – и смотрела с нескрываемым презрением на любого, кто имел наглость с ней не согласиться. Она и мысли не допускала, что не права, и быстро поддавалась гневу. О христианском смирении, видимо, она и не слышала.

Начальство о взглядах и проповедях Марии знало, но делало вид, что не знает. Поначалу такой подход поражал Энлэя. Это в Америке – в стране, где можно схлопотать огромный штраф за одно неосторожное слово! Но, поработав в клинике подольше, он разобрался, почему здесь держат Марию.

Во-первых, она оказалась потрясающе талантлива как медсестра. Она не раз ассистировала на операциях и, бывало, спасала жизни в момент, когда даже врачи не знали, что делать. Возможно, она и сама могла бы стать врачом, но то ли не захотела, то ли так сложились обстоятельства. В уходе за пациентами ей тоже не находилось равных, она одинаково заботилась обо всех – даже о тех, кого не считала достойными жизни.

Во-вторых, она бралась за любую работу – клиника оставалась для нее центром жизни. Пятидесятилетняя Мария ни от кого не скрывала, что семьи у нее никогда не было. Ей требовалось занять как можно больше времени; в глубине души Энлэй подозревал, что она попросту бежала от своего одиночества. Она соглашалась даже на задания, которые больше подошли бы санитаркам, и ни разу не заикнулась, что она обладает слишком высокой квалификацией для определенной работы.

Так что Мария была человеком непростым и противоречивым. Но здесь, в палате самоубийцы, она вела себя так, как и следовало ожидать. Вот только Герасимова, знавшая ее куда хуже, растерялась перед такой жестокостью. Пожалуй, это глупо, однако Энлэй почувствовал определенную симпатию к русской, пытающейся защитить того, кого она толком не знала. Он не сомневался, что она искренна – он помнил, как она смотрела на окровавленное тело Дерека.

Именно поэтому Энлэй решил вмешаться, хотя имел полное право пройти мимо. Он заглянул в палату, и Мария мигом притихла. Энлэй не был ее руководителем, но его тут относили скорее к начальству. Такое положение и принесло ему нежеланную роль куратора Герасимовой.

– Что здесь происходит? – поинтересовался он.

Вопрос не был простой формальностью. Энлэй мог догадаться, почему завязался спор, однако понятия не имел, что привело сюда Герасимову.

– Эта милая женщина только что созналась в убийстве, – мстительно заявила Герасимова.

– Считать кого-то заслуживающим смерти – не то же самое, что убить, – с неизменным хладнокровием сообщила Мария.

– Это факт, – признал Энлэй. – Благочестивая кровожадность мисс Брегич широко известна в больнице…

– Не нужно это так называть! – поджала губы Мария. – Я просто говорю то, что правильно! А эта женщина вообще явилась сюда воровать!

– Что?! – возмутилась Герасимова. – Если бы я собиралась украсть планшет Дерека, разве стала бы я его просить у вас? Что за бред!

– Зачем вам понадобился планшет Дерека? – удивился Энлэй.

– Нужно кое-что проверить.

– Это чужая собственность, – отрезала медсестра. – Принадлежащая отныне наследникам этой проклятой души. Хотите посмотреть – договаривайтесь с ними, я же собираюсь доставить каждый предмет из этой комнаты на склад!

Не обращая на нее внимания, Энлэй заглянул в коробки и выудил из ближайшей тот самый планшет, с которым Дерек почти не расставался. Персонал клиники не сомневался: если погибший пациент и оставил записку, то только на компьютере. Однако планшет уже проверили несколько раз: никакой записки там не было.

Скорее всего, ее и искала русская, вообразившая себя гениальной следовательницей. Обсуждать это под взглядом Марии, похожим на дуло снайперской винтовки, направленное прямо собеседнику в лоб, не хотелось, и Энлэй лишь сказал:

– Я сам отнесу планшет на склад. Сегодня же.

– Не ожидала от вас такого, мистер Лю! – воскликнула Мария.

– Что я планшеты носить умею? Да, с первого взгляда не скажешь.

– Что вы будете потакать незаконным поступкам! Я буду вынуждена сообщить об этом куда следует!

– Сообщайте, – пожал плечами Энлэй. – Потом обязательно расскажете мне, что вам ответило начальство.

Не дожидаясь новых выпадов со стороны бдительной медсестры, он покинул палату. Герасимова тут же последовала за ним. Энлэю показалось, что перед уходом она показала медсестре язык, но это, конечно же, не могло быть правдой: взрослые женщины так себя не ведут.

Планшет следовало забрать хотя бы для того, чтобы побесить Марию. При этом отдавать компьютер русской Энлэй не спешил. Он подошел к окну в коридоре и остановился там, рассматривая почти разрядившееся устройство.

– Зачем это вам? – спросил он.

– До меня дошел слух, что Дерек вел тайную переписку с другими пациентами. Я всего лишь хотела проверить!

– Что? Зачем? Это даже звучит нелепо!

– А он общался с другими пациентами открыто? – заинтересовалась Герасимова.

– Нет, насколько я помню, такого не было. Дерек мало с кем говорил. С другими пациентами мог перекинуться парой фраз – насколько это вообще возможно с поправкой на ситуацию. Но долгих бесед не было, хотя их никто не запрещал.

– Получается, если он это и делал, то тайно! Причем по какому-то внутреннему мессенджеру. Давайте просто проверим, а?

То, что Герасимова знала про внутреннюю сеть больницы, было любопытно. Энлэй ей о таком не рассказывал – забыл просто. Получается, упомянул кто-то другой, и этот же человек мог предоставить информацию о Дереке.

Но все это вовсе не означало, что на планшете хранится нечто важное. Энлэй держался за мысль о том, что полиция планшет проверила. Там ничего нет, совершенно ничего подозрительного… Ведь любая странная деталь могла означать, что смерть Дерека все-таки не была самоубийством.

Лезть в это дело еще глубже Энлэю не хотелось, но понимал он и то, что иначе уже не получится. Ночью подсознание намекнуло ему, что в покое просто так не оставит, и продолжения он не хотел.

Он не стал отдавать планшет Герасимовой, он сам зашел в нужный мессенджер. Это, справедливости ради, было не так просто – эксперты из небольшого городка действительно могли упустить программу, о которой не имели никакого понятия. И все равно это ничего не доказывало – зачем Дереку заниматься таким?..

Однако причина нашлась. Глядя на список контактов, Энлэй убедился, что дурацкая версия, вроде как придуманная Герасимовой на ходу, оказалась правдой. Дерек действительно вел довольно активную переписку с несколькими пациентами.

А значит, в его смерти, и без того странной, только что появилось новое обстоятельство.

Глава 8

Виктор Суворов

Оля была не рада тому, что ее напарником в этом непонятном деле стал хмурый