было полностью завершено только двадцать два месяца спустя. С разрешения Центра по изучению еврейской диаспоры Горена-Гольденштейна, Тель-Авивский университет

Контролируя распределение средств в Белостоке и работая над созданием новой рассеянной еврейской общины, Зон начал ценить огромную власть, которой обладали он и его соотечественники. Эта ситуация перекликается с более общей тенденцией, выявленной историком Дэниелом Сойером при анализе других групп ландсманшафтов: «вовлеченность Белостокского центра в оказание помощи вывела его из изоляции» и заставила белостокских эмигрантов задуматься о том, как их «благотворительность может послужить более широкой еврейской общине» и расширить их влияние в еврейских кругах Нью-Йорка[355]. Руководство центра тогда начало сомневаться в необходимости целиком сосредотачивать внимание на Белостоке. Как вспоминал Дэвид Зон[356]:

Вскоре все активные участники центра поняли, что оказания помощи соотечественникам за рубежом недостаточно… Они поняли, что, взрослея, белостокские дети сталкиваются с неприятным вопросом: как им избежать неловкости, связанной с помещением «мамы» или «папы» преклонных лет в благотворительный дом престарелых?.. Ответ был найден: надо создать Белостокский дом для престарелых, в котором белостокские старики чувствовали бы себя как дома среди своих соотечественников. Решение в январе 1927 года построить дом для престарелых было встречено с энтузиазмом[357].

Желание превратить Белостокский центр из филантропического учреждения, ориентированного на помощь Белостоку, в благотворительную организацию, которая заботится о пожилых людях, стало ответом на давление меняющихся демографических моделей в общине еврейских иммигрантов Нью-Йорка. Забота о пожилых людях, как отмечает историк Майкл Кац, была серьезной проблемой для многих групп иммигрантов и представителей городского рабочего класса в Нью-Йорке на рубеже веков. Хотя для ухода за маленькими детьми существовало множество общественных учреждений – как религиозных, так и государственных (например, система государственных школ), практически не было учреждений для ухода за пожилыми и немощными людьми. Начиная с 1920-х годов страх, что пожилые, изможденные и больные евреи будут вынуждены жить в богадельнях или христианских учреждениях, побудил несколько групп ландсман-шафтов, таких как «Варшавянин» и «Могилевер», построить дома престарелых[358]. В 1930-е годы Дэвид Зон отмечал, что опасения заключались не только в том, что евреи будут вынуждены жить в христианских учреждениях, а скорее в том, что, если двести тысяч пожилых евреев, живущих в Нью-Йорке, попадут в муниципальные богадельни, это может привести к вспышкам антисемитизма[359].

Зон был особенно заинтересован в такой трансформации центра, поскольку это предоставляло ему средство, с помощью которого он мог расширить свое влияние за пределы границ конкретного сообщества эмигрантов. Создавая свой образ защитника интересов пожилых людей еврейской общины, он думал о себе как об интеллектуале и деятеля общины, однако возможности по-настоящему проявить себя у него еще не было[360]. «В Нью-Йорке, – писал Зон в 1933 году в популярном журнале на идише Yom tov bleter, – насчитывается более 200 000 евреев старше шестидесяти лет… они [постоянно сталкиваются с] животрепещущим вопросом: куда дальше?… поскольку не существует еврейского дома престарелых, где они могли бы найти себе настоящий приют»[361]. В то время Зон развивал идеи руководства Белостокского центра и только искал пути трансформации этой институции в перспективную еврейскую благотворительную организацию. В течение следующего десятилетия Зон с целью привлечения внимания к растущей проблеме пожилых евреев напишет ряд статей в национальных изданиях на идиш. В них он снова будет выдвигать оригинальные и творческие решения, которым в дальнейшем будет суждено воплотиться в деятельности Белостокского центра[362]. Несмотря на то что все руководство поддержало идею направить ресурсы на преобразование Белостокского центра в организатора и попечителя домов престарелых, члены правления поначалу столкнулись с серьезными препятствиями, когда обратились со своей идеей к более широкому сообществу эмигрантов. Большое количество рекламных полос в Bialystoker Stimme призывало к поддержке этой программы, но без видимого успеха. Зон объяснял трудности со сбором средств отсутствием у белостокских эмигрантов желания решать проблемы еврейской эмигрантской общины в целом[363]. Белосток и его разрушение, а вовсе не пожилые люди, заставили членов этой общины объединиться ради финансовой помощи. Помня об этом, Зон утверждал, что деньги, пожертвованные на строительство Белостокского дома престарелых, следует рассматривать не в контексте решения проблемы всей еврейской общины, а как еще один способ прославить Белосток: путем создания образцового учреждения, в названии которого будет слово «белостокский», уверял Зон, евреи-иммигранты из Белостока действительно прославят свой город, продемонстрировав беспрецедентную созидательную силу и мощь местных евреев[364].

Но как бы убедительно ни звучал этот аргумент, на него откликнулись лишь немногие. Однако это не уменьшило желание Зона довести свой проект до конца и расширить Белостокский центр, чтобы при нем появился функционирующий дом престарелых. В поисках новых партнеров и дополнительных источников финансирования Зон обратил внимание на Бруклин и взялся за преодоление многолетнего раскола между евреями-белостокцами из Бруклина и Нижнего Ист-Сайда. На встрече с руководством бруклинской «Бялыстокер Бикур Холим» 3 декабря 1927 года, когда Зон вместе с пятью ведущими членами Белостокского центра прибыл в Бруклин, ощущалось напряжение[365]. Председатель бруклинского правления Хаим [Гарри] Юдински предложил четкие основные правила разговора: «…не кричать, не обзываться… и человек, распространяющий ложь [рехилилус], не будет допущен к участию» в дискуссии[366]. Тем не менее разговор быстро зашел в тупик, особенно когда была поднята тема денег. Хотя представители бруклинской «Бикур Холим» высоко оценили работу, проделанную центром для Белостока, и четко осознавали важность открытия еврейского дома престарелых, они не хотели отдавать свои активы (15 000 долларов) для того, чтобы наконец присоединиться к Белостокскому центру. Поскольку, чтобы собрать эти деньги, они немало потрудились, им хотелось сохранить над ними контроль. Представители Белостокского центра настаивали на том, чтобы вся сумма на «сто процентов», должна быть задействована в текущем бюджете, распределяемого по усмотрению правления центра. Зон действовал, по словам Юдинского, как «доктор», успокаивающий недовольных. Его остроумные замечания напоминали, что общее решение «поможет белостокским евреям во всем мире». Зон говорил, что, имея больше средств, «Белостокский центр мог бы обслуживать большее количество больных евреев по всему миру», а также, что дом престарелых лишь часть его более масштабного плана по прославлению имени Белостока по всей Америке. Ви́дение Зона в конечном итоге победило. Между двумя соперничающими группами был найден компромисс: бруклинская «Бикур Холим» присоединилась к Белостокскому центру, и в течение следующих трех лет были собраны средства на необходимое оборудование для ванных и жилых комнат, так что здание центра смогло получить официальный статус дома престарелых.

К счастью, основная часть средств была собрана к 1930 году, до того, как последствия Великой депрессии