аудитория расширились, и они сконцентрировались на удовлетворении социальных потребностей еврейской общины Нью-Йорка в целом. Тем не менее эти организации продолжали использовать понятия и метафоры региональной самобытности, прививая своим членам идею об определяющей роли Старого мира в их новом доме. Такое представление о непреходящей значимости Белостока в их жизни разделяли многие бывшие резиденты города, существенная часть которых предпочла обосноваться не в Соединенных Штатах, а в других частях мира.

Поющие ткацкие станки Виллы Линч: Белостокские евреи в Аргентине

Посетив Белосток и его окрестности в 1890-х годах, странствующий идишский проповедник Цви Гирш Маслянский не переставал говорить о «“новом” движении… которое охватило все города, [которые он посетил]… благодаря чему далекая земля Аргентина, земля, о которой немногие евреи когда-либо слышали, немедленно превратилась в “землю, текущую молоком и медом”»[377]. Принимая сотни евреев из Белостока, среди тысяч евреев, мигрировавших из Восточной Европы за десятилетия до Первой мировой войны, Аргентина оказалась для них далеко не библейской страной изобилия. На самом деле, особая социальная, экономическая, культурная и политическая культура Аргентины, католическая по своей природе и приверженная идее ограничения промышленного развития, поставила множество непредвиденных проблем перед евреями из индустриальных центров, таких как Белосток. Борьба евреев Белостока в Аргентине за восстановление привычной жизни и общинных институтов в начале XX века подчеркивает различия в общественных конфигурациях, которые возникают, когда мигранты оказываются в месте, где не приветствуются их промышленные навыки или их религиозные убеждения.

Трудности и триумфы евреев Белостока в Аргентине отражают более серьезные проблемы, с которыми столкнулись восточноевропейские евреи, пытаясь интегрироваться в аргентинское общество, общество, переживающее в конце XIX и начале XX веков быстрые политические и экономические изменения. Аргентина, одна из крупнейших колоний Испанской империи, начала борьбу за независимость в мае 1810 года. Несмотря на попытки революционеров свергнуть существовавшие колониальные власти, новое правительство Аргентины не затрагивало интересы церкви. Фактически, его первый манифест обещал приложить все усилия, чтобы «сохранить святую веру нашей [новой нации]», католицизм[378].

Принципиальный антагонизм в отношении не-католиков возрастал на протяжении последующих десятилетий, и кульминацией этого стали дебаты, вспыхнувшие после принятия в 1876 году президентом Николасом Авельянедой Закона об иммиграции и колонизации. Отчаявшись найти рабочую силу для обеспечения развивающейся экономики страны, президент и его советники создали новые ветви власти для привлечения европейских иммигрантов. Однако члены Учредительного собрания выступили за откровенно католический национальный кодекс, который запретил бы оказание государственной поддержки иммигрантам-некатоликам[379]. В конце концов экономические проблемы перевесили религиозные предпочтения, Учредительное собрание неохотно согласилось поддержать новый закон.

Несмотря на неприветливое отношение аргентинского правительства к мигрантам-некатоликам, по Восточной Европе начали распространяться слухи о бесконечных экономических возможностях, которые Аргентина предлагает тем, кто туда прибывает. Эти слухи подпитывались новыми еврейскими организациями, в первую очередь Еврейской колонизационной ассоциацией барона Мориса де Хирша (JCA), основанной в 1891 году. Создавая JCA, барон де Хирш стремился облегчить и ускорить переселение 3,5 млн евреев из Российской империи в новые страны, такие как Аргентина[380]. По словам историка Дерека Пенслера, Хирш продвигал «видение еврейской социальной инженерии, не менее смелое, чем “Еврейское государство” Теодора Герцля»[381]. Хирш считал, что миграция российских евреев в Аргентину не только уменьшит демографическое давление и нищету в Восточной Европе, но также будет противостоять антисемитским заявлениям о том, что евреи являются непродуктивными членами общества, и покажет, что евреев можно подготовить как фермеров и они могут добиться успеха, если им дать возможность поселиться на кооперативных фермах в таких регионах, как аргентинская пампа[382]. В период между 1891 и 1896 годами Хирш пожертвовал огромную сумму в 10 млн долларов на достижение своей цели, купив коллективные фермы в Аргентине и заплатив российским евреям за их эмиграцию[383]. В истории еврейского переселения на рубеже веков JCA занимает особое место: в отличие от других еврейских организаций, оказывавших помощь еврейским иммигрантам только после того, как они прибыли в пункт назначения, JCA фактически формировала миграционный путь, вербуя десятки тысяч восточноевропейских евреев и предлагая им переселение в сельскую местность Аргентины и Бразилии[384].

Как сообщала в 1889 году еврейская газета Ha-mditz, белостокские евреи были особенно увлечены перспективами аргентинских плавно вздымающихся гор и пышных равнин. Сотни людей обращались в JCA за помощью в иммиграционном процессе[385]. В ответ на эти просьбы JCA оплатила переселение тысячам евреев из Белостока, а также евреев со всех уголков Восточной Европы, иммигрантов размещали на коллективных фермах, разбросанных по всей территории пампы. Первая группа белостокских евреев, прибывших в Аргентину, поселилась на коллективной ферме под названием Паласиос, расположенной в сельском районе Энтре-Риос, на полпути между Мойсес-Вилем и Лос-Палемосом (см. карту 2)[386]. Вскоре другие евреи из Белостока выразили желание оказаться в кругу знакомых и присоединились к ферме Паласиос, дав обширной территории этого земледельческого поселения неофициальное название «Белосток»[387].

С самого начала, несмотря на щедрое финансирование барона де Хирша, евреям из Белостока, как и большинству восточноевропейских еврейских поселенцев, было чрезвычайно трудно приспособиться к сельскохозяйственной жизни в Аргентине. Поначалу зеленые кукурузные поля, простиравшиеся до горизонта, представляли собой освежающую перемену после убожества грязных улиц Белостока. Но, пока эти евреи-иммигранты изо всех сил пытались заботиться о своем урожае, коттеджах с глинобитными стенами и скоте, они все яснее осознали, что на самом деле были городскими рабочими, не владевшими многими базовыми навыками, необходимыми для выживания в сельской экономике. Некоторые бывшие белостокцы вспоминали в 1950-х годах свои первые годы в Аргентине и то, как они чувствовали себя брошенными на произвол судьбы в Мойсесвилле, где ритм жизни настолько отличались от привычного им раньше[388]. Более того, многие из них в Белостоке работали портными, а не фермерами, a JCA не проводила подготовки и обучения методам ведения сельского хозяйства до переселения[389]. Так, Исаак Каплан, приехавший в Аргентину из Белостока с родителями и шестью братьями в 1895 году, никогда не держал в руках сельскохозяйственных инструментов до того, как поселился на ферме в аргентинской пампе. Неудивительно, что он разочаровался, когда первый урожай не удался, а его усилия стать успешным фермером ни к чему не привели[390].

Илл. 15. Избранные еврейские фермерские колонии в Аргентине, около 1905 года

Илл. 16. Колония Бялысток [так в оригинале] в Мойзесвилле в отчете Фонда барона де Хирша за 1913 год. Источник: Атлас колоний и поселений Еврейской колонизационной