Наводнения, нашествие саранчи и другие стихийные бедствия, а также разногласия с JCA по поводу погашения долга усугубляли трудное финансовое положение евреев Белостока в Аргентине. К концу 1890-х годов поселение Белосток в Мойсесвилле, как и десятки других еврейских коллективных ферм, оказались в тяжелом положении.

Обескураженные и разочарованные, многие эмигранты из Белостока решили покинуть колонию Мойсесвилль вскоре после начала XX века. Их отъезд был частью более масштабного массового исхода, как сообщается в отчете JCA за 1907 год: с 1900 по 1905 год каждый пятый восточноевропейский еврей-поселенец переехал в новые места, как в пределах Аргентины, так и за границей[391]. На фоне того, что многие еврейские сельскохозяйственные предприятия закрылись, крах колонии Белосток стал печально известным во всей аргентинской еврейской общине. У аргентинских евреев появилась поговорка, что «две вещи белостокские эмигранты привезли с собой в далекую страну Аргентину – название Белосток и дурную репутацию белостокцев среди колонистов»[392]. По свидетельству Мойше Яхнука, общее мнение аргентинского еврейского сообщества заключалась в том, что «когда белостокец говорит: “Я хочу стать колонистом”, ему надо отвечать: “Белостокец никогда не сможет стать колонистом»[393].

Илл. 17. Фермеры в Мойзесвилле. С разрешения Фонда Института иудаики (IWO), Буэнос-Айрес, Аргентина

Многие бывшие жители Мойсесвилля вообще покинули Аргентину, либо вернувшись в Восточную Европу, либо отправившись в Соединенные Штаты. Другие перебрались в Буэнос-Айрес, быстро развивающийся центр восточноевропейской еврейской общины в Аргентине[394]. Этот густонаселенный город, на первый взгляд, был поразительно похож на Белосток с его плотно стоящими трехэтажными зданиями и большими торговыми площадями. Конечно, хотя этот город был в пять раз больше Белостока, центральная часть, в которой к 1914 году жили уже пятьдесят тысяч евреев, составлявших основную часть еврейской общины Аргентины, представляла собой лабиринт извилистых улиц и открытых полей. Более того, в городе, как и в Белостоке, доминировали еврейские мигранты: в период между 1890 и 1930 годами по крайней мере две трети евреев Буэнос-Айреса были рождены вне пределов Аргентины[395].

Евреи Белостока с радостью обнаружили, что жизнь в Буэнос-Айресе кажется им привычной и знакомой. Тем не менее, несмотря на легкость адаптации к городу, они столкнулись с одним серьезным препятствием: в отличие от Белостока или Нью-Йорка, в Буэнос-Айресе практически не было фабрик и заводов для быстрого трудоустройства, не было и условий, облегчавших построение промышленности. Фактически, земельная олигархия, самая влиятельная группа в аргентинском обществе, поддерживала правительство только в том случае, если оно направляло ресурсы на развитие сельскохозяйственного сектора экономики и ограничивало промышленный рост[396]. В результате евреи Белостока, поселившиеся в Буэнос-Айресе, были вынуждены создавать собственные текстильные фабрики, но многим трудно было раздобыть достаточно денег для первоначального вложения[397]. Еврейские благотворительные организации, такие как JCA, в свою очередь, предоставляли мало кредитов для содействия таким начинаниям, поскольку они намеревались расселить евреев на фермах, а не в городах, в соответствии с пожеланиями барона де Хирша[398]. Более того, в условиях жесткой конкуренции со стороны иностранного импорта новым фабрикам приходилось бороться за выживание.

Трудные экономические условия усугублялись тем, что католическое население было настроено не слишком гостеприимно к прибывающим в страну иноверцам, и с этим приходилось бороться всем евреям Буэнос-Айреса[399]. Официальный статус евреев иногда оказывался довольно неопределенным, и многие жители Буэнос-Айреса напрямую задавали вопрос, может ли католическая нация принимать иудеев[400]. В 1919 году произошла неделя антисемитского насилия после беспорядков, вызванных трудовыми проблемами, она стала печально известна как la semana trdgica (трагическая неделя), и это напомнило евреям, что, хотя правительство Аргентины, возможно, и заявляло о включении в конституцию принципа религиозной толерантности, многие признавали эту концепцию исключительно по отношению к христианам других конфессий: католицизм оставался национальной религией, протестантизм допускался, а евреи, которых часто называли русо, вызывали подозрения[401]. Действительно, на рубеже веков общепринятой идеей было то, что «Аргентина была католической нацией в силу ее истории, национальной идентичности и [состава] населения»[402]. Как отмечает историк Джудит Элкин, отказ от ценностей культурного и этнического плюрализма в аргентинском обществе создал социальную среду, которая ожидала от иммигрантов конформизма, и создавала множество препятствий на пути интеграции евреев[403]. Элкин заключает, что «несмотря на требования, чтобы иммигранты ассимилировались, усилия последних по интеграции встретили подозрение, если не полное отторжение… [потому что Аргентина была] все еще основана на прошлом до эпохи Просвещения… [для нее] евреи латиноамериканских республик [все еще ассоциировались с] ненавистными религиозными и политическими стигматами [Старого мира]»[404].

Почти полное отсутствие финансируемых государством или существующих на частные пожертвования еврейских учреждений, которые могли бы помочь в адаптации еврейских городских рабочих в Буэнос-Айресе, вынуждало иммигрантов посвящать время и энергию развитию собственных организаций[405]. Однако острая экономическая нужда часто осложняла усилия иммигрантов[406]. Один эмигрант вспоминал: «У кого было время беспокоиться о поддержке белостокской [организации], если семье нечего было есть?»[407] В результате первая попытка создать белостокскую организацию в Аргентине с треском провалилась: Ландсманшафт белостокцев, основанный в 1923 году, был вынужден закрыться в 1924 году, как вспоминал один из его основателей, потому что «ни у кого не было ни времени, ни денег»[408]. Лишь в 1930-х годах, после новой волны эмигрантов, прибывших в Буэнос-Айрес из Белостока, иммигрантское сообщество белостокских евреев собрало кворум для создания собственной организации, которую они назвали Bialistoker Farband un credit co-operativ La Textil (Белостокская организация и кредитный союз текстильной промышленности, далее именуемый «Бялыстокер Фарбанд»)[409]. Из-за отсутствия государственной поддержки промышленности и интереса JCA к усилиям городских еврейских переселенцев основная функция этой организации заключалась в оказании финансовой помощи предпринимателям-эмигрантам из Белостока: им давали кредиты для «поддержания себя, приобретения собственности и [достижения] общего [экономического] прогресса»[410].

«Бялыстокер Фарбанд» сыграл важную роль в экономическом развитии еврейской белостокской общины в Буэнос-Айресе, предлагая семьям кредиты для основания их собственного бизнеса. Как и кредитные ассоциации восточноевропейских евреев в Соединенных Штатах, «Бялыстокер Фарбанд» ускорил процесс социальной мобильности, предоставив необходимый капитал сетям семейных предпринимателей, чтобы они могли расширить свой бизнес[411]. Успех этой тактики ярко описан братьями Овсеевич, прибывшими в Аргентину между 1927 и 1941 годами[412]. Основываясь на опыте работы с отцом, Йоэлем Овсеевичем, в текстильной отрасли Белостока, Бернардо (Берл), Хосе (Ишай) и Теодоро (Танджун) Овсеевичи в 1930 году основали компанию Ovsejevich Hermanos negocio corbatas (Предприятие