скрытые подсказки, я даже разделила листочек с каменистым пляжем на четыре отдельных листочка: «речной пляж», «скалы», «туристы», «коровы», – но согласилась с Гаммером, что это перебор. Затем я обошла соседей и нашла у дяди Вити точно такой же детгизовский шеститомник Майн Рида. У него и «Золотая цепь» такая же отыскалась! Дядя Витя признался, что его дети в домашнюю библиотеку не заглядывали, и разрешил мне забрать хоть всего Майн Рида, заодно предложил Фенимора Купера и Жюля Верна. Я ограничилась «Оцеолой» – перечитала восемь глав утерянной девятой тетради. Текст из собрания полностью совпал с текстом из отдельного издания, которое мне выдали на Бородинской, однако я увидела на развороте шестидесятой главы простенькую иллюстрацию. Подумала включить её в список зацепок, но представила реакцию Гаммера и отмахнулась от этой идеи. Там не было ничего особенного. Рэндольф прятался в кустах и подглядывал за сестрой, кокетничавшей с Ринггольдом. Под иллюстрацией стояла подпись: «Сквозь листву я ясно видел платье сестры и отчётливо слышал каждое их слово». Нет… Картинка тут была ни при чём.

– Да и всё содержимое девятой тетради ни при чём, – прошептала я. – Может, дело в номерах страниц? Или в номере самой тетради – девятке? Ух…

Я чуть голову не сломала, пока думала. Задержалась на трёх штемпелях. Отделение почты в Калининграде я знала хорошо, да и считала его отыгранным, раз уж оно привело нас в библиотеку на Бородинской. Остались два отделения: светлогорское и заливинское. Я открыла карту «Яндекса». Ничего особенного не увидела, хотя возле отделения в Светлогорске обнаружилась детская библиотека. Я не поленилась и позвонила туда. Выяснила, что ни одной книги из списка Смирнова у них нет. Был только «Оцеола», но в более новом издании. Настя предложила съездить в Светлогорск и Заливино, чтобы посмотреть на отделения почты вживую.

– Да чего там смотреть…

Поездка в Светлогорск, конечно, выглядела более реалистичной, чем полёт в Болгарию, однако представлялась мне столь же нелепой.

– Ну приехали мы, дошли до отделения. А дальше что?

История с Ружем не продвинулась. Я замучила Лену просьбами найти его. Заодно замучила других библиотекарей. Людмила Степановна лично пошла в книгохранение и провела там минут двадцать, но Ружа не отыскала. Я ждала у металлической решётки, преграждавшей спуск в подвал, а потом умоляла Людмилу Степановну пустить меня в книгохранение. Я бы согласилась провести там целый день, перерыла бы все книги. Не откопала бы ((Таинственное похищение», но хотя бы успокоилась – поверила бы, что сделала всё возможное. Людмила Степановна сказала, что читателям, «даже таким умненьким и славненьким», спускаться в книгохранение запрещается. «Туда и библиотекарей не всех пускают!» Правда, с четырнадцатого года на Бородинской ввели штрихкодирование книг, и в подвале побывал чуть ли не каждый сотрудник библиотеки – рук не хватало, а работы было много. Наверное, тогда мой Руж и потерялся. Его заставили, то есть вернули не на своё место – нарушили алфавитную последовательность на полке или вообще переместили на другой стеллаж.

Он мог потеряться и раньше. В две тысячи девятом году в библиотеке начался четырёхлетний ремонт. Книги стояли по всему холлу – их то выносили из книгохранения, то заносили обратно. Библиотекари старались ничего не напутать, но случалось всякое. «Тут ведь, понимаешь, человеческий фактор», – вспомнились слова дядя Рустэма. Наконец, официальная ББК, то есть библиотечно-библиографическая классификация, менялась, и в библиотеке порой не успевали под неё подстроиться, в спешке переставляли книги – их на Бородинской было почти сто пятьдесят тысяч, – и тут опять же немудрено потерять Ружа. Кроме того, книгохранения младшего и старшего отделов недавно объединились – ещё один повод для неразберихи.

– Значит, «Таинственное похищение» всё-таки там? – спросила я. – Стойт себе в подвале, просто никто не знает, где именно?

Людмила Степановна поняла: подобными объяснениями меня не угомонить – и сказала, что старенький, напечатанный больше полувека назад Руж, скорее всего, пошёл в макулатуру, а его списание забыли отметить в компьютере, вот в программке и высвечивался статус «свободен».

П-образная стойка вахтёра на входе в библиотеку была облицована стопками списанных книг. Они лежали корешками внутрь – получилась кладка из серых кирпичиков с разноцветной окантовкой. Я с грустью подумала, что в стойке прячется и мой Руж, а Настя предложила пробраться в книгохранение и перевернуть там всё вверх дном. Ничего переворачивать я не собиралась. Да и не представляла, как спуститься в подвал.

Болгарин Руж не давал мне покоя, но пришлось заняться другими книгами Смирнова. Я открыла Джозефа Конрада. Внешне томик, напечатанный в восемьдесят девятом году издательством «Правда», не впечатлил. Я подозревала, что роман Конрада напомнит «Оцеолу» или «Золотую цепь», и была совсем не готова к тому, что меня ожидало под зелёной обложкой «Лорда Джима». Первые страниц двадцать меня чуть не убили! Бесконечные перечисления чувств, предметов, действий! Автор будто силился подыскать самый точный образ – не знал, какой из них выбрать, и пускал в ход все подряд, свивая из слов невообразимо трудные предложения. Некоторые абзацы я перечитывала по несколько раз, пытаясь вникнуть в их содержание, а после каждой вымученной страницы с грустью смотрела на толстенный обрез книги. Опасалась, что не вынесу этой пытки и впервые в жизни брошу книгу недочитанной. Мне начинало казаться, что «я таджик» был безумным библиотекарем, который распланировал свой квест с единственной целью – заставить нерадивых школьников прочитать что-нибудь занудное не из школьной программы. Уф!

«Вскрывается неуловимое нечто, и в мозг и в сердце человека закрадывается уверенность в том, что это сплетение событий или бешенство стихий надвигается с целью недоброй, с силой, не поддающейся контролю, с жестокостью необузданной, замышляющей вырвать у человека надежду и возбудить в нём страх, мучительную усталость и стремление к покою… раздавить, уничтожить, стереть всё, что он видел, знал, любил, ненавидел, – и насущно необходимое, и ненужное: солнечный свет, воспоминания, будущее, – надвигается с жестокостью, замышляющей смести весь мир, просто и безжалостно отняв у человека жизнь». Вот как?! Как такое читать?!

Возмущённая, я извертелась в кровати. Позвонила Насте и зачитала ей это предложение. Настя ожидаемо пришла в ужас, высказала мне всё, что думает о великих писателях вроде Джозефа Конрада. Правда, на всякий случай уточнила, действительно ли он великий. Я призналась, что раньше о Конраде не слышала. Настя заявила, что его нужно запретить и немедленно изъять из библиотек, чтобы не ставить под угрозу психическое здоровье читателей. Следом я зачитала несколько цитат Гаммеру. Гаммер запретить Конрада не потребовал, но согласился, что ему больше по нраву «Охотники за сокровищами». После разговора