— Посмотри на это личико! Видишь? — Ротти повторяла и повторяла одни и те же восторженные фразы как мантры, которыми гипнотизировала очередную жертву, пока та не утрачивала бдительность окончательно и не сдавалась на ее уговоры.

Было видно, что Дэвитт уже начал подпадать под их воздействие. Когда к нему вернулся дар речи, он попросил Ротти рассказать о Киттен все. Казалось, он удивлен, что не ему посчастливилось обнаружить этот драгоценный алмаз в куче навоза. Дэвитт не брезговал посещением «Макдоналдса», хотя обычно пояснял, что предпочитает вегетарианскую диету и потому заказывает там исключительно овощное меню.

Почти сразу он объявил обеденный перерыв и велел служащим привести в порядок подиум, с которого сошла Юхара, специально поднятый на высоту, по уровню достигающую площадки, где стоял фотограф. А учитывая необходимость заново отрегулировать освещение, это займет не меньше часа. Затем он спросил Киттен, не хочет ли она подняться на крышу покурить. Она согласилась, и они вдвоем отправились на крышу, хотя мы сомневались в том, что кто-либо из них вообще курит. Нас порадовало, что они так быстро нашли общий язык.

— Пошли, — велела мне Роттвейлер, довольно улыбаясь, — она сама разберется, что делать, и вернется.

В машине по пути назад, в лондонский офис, Роттвейлер попросила меня позвонить бухгалтеру и узнать, как много модель Мельпомена Роджерс получала заказов.

— Она ленивая штучка. Все время в отпуске, ест макароны. И еще узнай, какой у нее вес сейчас.

Меня это поручение изрядно позабавило.

Спрос на Киттен возник незамедлительно, как только результаты ее экспресс-фотосессии были разосланы в Англию, Италию, Францию и Америку во все представительства «Вог». Они принесли ей немало пользы — с ней готов был заключить контракт Мюррей Мартини. Все оценивали ее красоту по-разному. Одни видели в ней архетип «сиротки», «ребенка», венчающий конец эры блистательных супермоделей, другие находили, что ее отличает «чарующая простота», но было ясно, что вскоре Киттен станет одной из самых востребованных моделей «Мейджор». Но имелись и проблемы — ее худоба порой вызывала негативную реакцию и была определена как чрезмерная. Кто-то даже назвал Киттен «скелетоподобным уродцем», многие не решались продвигать ее, боясь нападок со стороны общественности, нередко обвиняющей модные журналы за насаждение культа нездоровой худобы, стремления к похуданию, следствием чего является анорексия — заболевание, постигшее множество девушек-подростков, желающих походить на своих кумиров. Мало кто знал, что Киттен не делала ровным счетом ничего, чтобы сохранить фигуру, напротив — ела больше, чем едят обычно, но не прибавляла ни грамма. Но у нее была одна особенность, нехарактерная для моделей, — невысокий рост, всего лишь пять футов шесть дюймов. Однажды я спросил Роттвейлер, не маловато ли это для модели.

— Нет, конечно, — ответила она, — маленький рост — ее изюминка.

— Изюминка?

— Именно. То, что делает Киттен неповторимой. У Синди есть родинка, у Кары — крупные зубы, у Зули — большой размер ноги, у Сьюзан — большой рот, у Лорен Хаттон — щербинка между зубами… У красивой женщины обязательно должна быть какая-то аномалия, некий недостаток, который будет лучшим продолжением ее достоинств.

Мисс Роттвейлер видела будущее Киттен достаточно ясно. Для нее это было так же просто, как для талантливого шахматиста просчитать возможные ходы несложной партии, — не нужно отвоевывать нишу, Киттен слишком индивидуальна. Роттвейлер не стоило больших усилий продвигать ее в качестве ферзя по «клеткам» давно размеченного поля фэшн-бизнеса.

Вскоре я познакомился с Юшкой, моделью, чье внезапное предательское бегство из агентства едва не вызвало у Роттвейлер сердечный приступ. Я возвратился в Нью-Йорк на несколько дней и затем сразу же первым классом полетел обратно в Париж в качестве сопровождающего Сьюзан. Поначалу меня удивило, что Роттвейлер заказала для меня билеты бизнес-класса, но вскоре понял, что когда речь идет о необходимости опекать ее подопечную, она не скупится на расходы. Что ж, я не возражал против сверхкомфортного путешествия в обществе красивой женщины, чье ни к чему не обязывавшее кокетство поднимало мне настроение.

— Ты всегда будешь летать первым классом, Чарли, — объявила мне Ротти через пару недель. — Мне очень нужна твоя помощь, и я не хочу экономить на тебе. К тому же ты президент компании и не должен летать в одном салоне с парикмахерами и визажистами.

Поразило меня во время того перелета другое — мы столкнулись в салоне с Казановой, и он, как ни странно, отнесся ко мне очень дружелюбно. Сьюзан расцеловал в обе щеки, приговаривая:

— Дорогая, ты выглядишь восхитительно.

Мне же охотно пожал руку, чуть заметно усмехнувшись.

— Ну, вот мы и встретились, — заметил он, — а вы мне так и не перезвонили.

— Я пытался, — оправдывался я, — но не смог пробиться сквозь завал работы. Вы сами видите: единственная возможность повидаться — это поездка по делам.

— Вы правы, — кивнул он, — но уж теперь нам ничто не помешает вместе пообедать, если вам не жаль потратить на меня немного времени.

— О, разумеется!

Я заказал бокал красного вина, как только было разрешено отстегнуть ремни, притворился спящим и внимательно исподтишка стал следить за Казановой и Сьюзан, по своему обыкновению допивающей уже третий бокал шампанского. Но еще больше меня интересовала та самая девушка, уход которой так болезненно переживала Роттвейлер.

Юшка являла собой тип избыточной красоты. Длинный прямой нос, большой рот, крупная фигура, высокий рост, ресницы слишком уж неестественно длинные, грудь слишком идеальной формы…

— Ее сиськи набиты имплантатами, — язвительно бурчала Сьюзан.

Она была одета в соболиное манто, но при каждом ее движении бюст, колыхавшийся в вырезе платья, грозил разорвать хрупкую застежку. В ней было что-то притягательное и отталкивающее одновременно, точно так же как в ее взгляде сквозило и неуемное высокомерие и почти жалобная томная мольба.

Я все-таки умудрился заснуть и увидеть во сне себя играющим в гольф. Проснулся я, когда в салоне был еще полумрак, но самолет уже шел на снижение. Пассажиры мирно дремали в креслах, но места Сьюзан и Юшки были пусты. Казанова спал, широко раскрыв рот и уронив раскрытую книжку на колени. Даже в полутьме его загорелая кожа отливала медно-золотистым оттенком.

Мне не нравилось, что Сьюзан отсутствует. Когда объявили о посадке и всех попросили занять свои места, дверь туалета открылась, и из нее, хихикая, вышли Сью и Юшка.

— Что вы там делали? — поинтересовался я.

— Беседовали о моем муже, — ответила Сьюзан.

— И кто он?

— Данте. Он мой единственный супруг. Другого нет.

Сьюзан вышла замуж еще в девятнадцатилетнем возрасте. Сейчас она была ровесницей мне и уже успела развестись.