Харон похлопал его по плечу.

— Эгей, у тебя десять минут!

Константин оторвался от жены.

— О черт… а нельзя как-то увеличить лимит?

— Ну… еще на десять минут… ладно, пятнадцать. Итого двадцать пять.

— Милый, ты с кем говоришь?

— Не обращай внимания, дорогая!

Константин усилил напор, и Таня в экстазе закатила глаза.

Через двадцать минут, расслабленный, он смог, наконец, заняться памятью Степана.

«Ну давай, — думал, копаясь в пластах чужой памяти. — Расскажи мне, как вы меня убили… и за что».

И увидел.

Вдвоем со Степаном сидели в ресторане, обмывали новый заказ. Было много пива и водки. А когда стали разъезжаться, Константин решил вести свою машину сам. Ему бы вызвать такси, оставить машину на стоянке. Но нет, он сделал выбор. Всегда ездил за рулем сам. Но в этот раз было много водки. А Степан словно ждал этого. Нет, не совершил ничего предосудительного… но не стал его отговаривать. Когда расстались и Константин уехал, Степан вызвал такси.

«Вот гад… Знал, чем это кончится. Он меня, можно сказать, подтолкнул… но зачем?»

В мозгу мелькнуло — а что если остаться в этом теле? Удастся ли Лодочнику забрать его, если решится остаться здесь? Это было бы здорово!

Память Степана продолжала распаковываться.

Звонит телефон. Таня в слезах, захлебываясь плачем, рассказывает, как муж ее избивает. Ежедневно, жестоко. Каждый вечер.

«Правда? А я этого совершенно не помню. Я ведь не бил ее! Или… бил? Я не помню!».

В короткое время перед его мысленным взором развернулась история любви — Степан стал встречаться с Таней за спиной друга. Сначала пытался ее поддержать в тяжелой ситуации, но начал испытывать к ней чувство. И каждый раз, когда желал разобраться с мужем-садистом, она его останавливала. Нет, говорила она, нельзя, чтобы Костя узнал. И лишь в последний день сказала — этого нельзя больше терпеть, от него надо избавиться, иначе забьет ее до смерти. План был прост — напоить и не остановить, авось разобьется. План сработал.

Но странно… Он совершенно не помнил, чтобы бил ее. Нужно спросить у Харона — бывает ли такая выборочная потеря памяти.

Мысль остаться, навсегда вытеснив сознание Степана, убралась в дальний уголок. Теперь он не мог так поступить. Наверняка все так и было — он ежедневно избивал свою жену, и Таня начала искать поддержку. И нашла. Кто знает… может быть, там большая и чистая любовь. А он уже умер… Так пусть живут, голубки, совет, как говорится, да любовь.

***

— Я все узнал… больше, чем хотел.

— Не собирался ли остаться там? Вместо своего друга?

— Была мысль… но я подумал — доктор сказал в морг, значит — в морг.

Константин рассказал все, что узнал.

— А бывает такое, чтобы я не помнил ничего после смерти? — спросил он.

Сын вечного мрака похлопал его по плечу.

— У всех так. Люди стараются забыть все плохое. А ты… мужик! Ты мне нравишься. Ты раскаялся и дал им шанс. Молодец. Пусть они живут.

— И куда теперь?

— Покатушки кончились. Едем на последний бал, и в Чистилище. Хотя ты уже малехо очистился, тебе скидка будет.

— А пиццу?

Харон протянул ему маску чумного доктора.

— Цигель, цигель, ай-лю-лю… уже не успеваем.

А потом Константину пришло в голову… а если Таня подставила их обоих? А если ничего не было? Ведь никаких доказательств она не предоставила — каждый раз звонила Степану по телефону и давила на жалость. И теперь… избавилась от муженька и получила его половину бизнеса. И взялась за Степана. Сказать бы Харону, но мотоцикл уже летел высоко над землей в зыбком пространстве между мирами. Если это и так, то Степану придется выкручиваться самому. Может статься, они скоро встретятся.

«До свиданья, малыш,

Я упал, а ты летишь.

Ну и ладно улетай…

В Рай!»

Павел Веселовский. Огонь и кровь

Пыльный, сухой воздух. Запах с привкусом металла — как будто натёрли ржавого порошка и посыпали вокруг. Косые обрубки солнечных прямоугольников, живописные трещины в каменном полу. Ни травинки, разумеется. Гулкая бетонная тишина. Впрочем, есть звук: эхо несуществующего песочного скрипа. А чашка с водой подле меня — безмолвна.

— Вы читали манускрипт Войнича? — голос мягкий, как бархат, почти ласкающий.

— Не припомню. Войнич — это который «Солдат Чонкин»?

— Нет, тот Войнович. А это поляк, Вилфрид Войнич, случайный персонаж, на самом деле. Нашёл манускрипт в 1912-м году, и будучи коллекционером, не стал выбрасывать. Ничего не понял, но интуиция подсказала оставить. Двести сорок страниц с иллюстрациями, и вот уже больше ста лет никто не может расшифровать. Уникум! Начало пятнадцатого века! Недавно привлекали целый кластер суперкомпьютеров, последний писк искусственного интеллекта, миллиарды лингвистических дешифровок — и пшик, ничего. Абсолютно непонятный язык.

— Ну и как бы я мог это читать?

— Не знаю. Потому и спросил. Было бы проще всего признать манускрипт подделкой или мистификацией, или удачной шалостью какого-нибудь средневекового шизофреника. Мало ли сумасшедших монахов сидело тогда по кельям во Фландрии, на Мальте, в Оксфорде. Но увы, учёные сходятся во мнении, что рукопись всё-таки осмысленная.

— А что за иллюстрации там?

Я беседую с ним только потому, что скучно. Особого выбора нет. В принципе, он хороший собеседник, умный. Вот только этот вкрадчивый голос, всегда текучий, даже липкий — он бесит.

— Иллюстрации тоже хороши. Фантастические растения — удалось распознать не более одной десятой из их числа; разные алхимические опыты, аптекарские рецепты, циклы физиологии. Ни на что не похоже, никаких аналогов. Ещё голые женщины, много обнажённых дам, купающихся в зелёной слизи. Вам это знакомо?

Я только усмехаюсь. Сдвигаю немного ногу, и слышу, как подошва хрустит частицами пыли. Наверное, в микроскоп каждая из них — целая скала, с иззубренными боками, с вкраплениями блистающего кварца и радужных окислов. А ещё волокна, как корни умершего леса. И хлопья сухой, отпавшей кожи. И подохшие постельные клещи. Картина заброшенного кладбища… В общем, лучше без микроскопа.

Он продолжал:

— В прошлом году один полубезумный лингвист из Бристоля — его фамилия Чешир, представьте — объявил, что нашёл ключи к расшифровке рукописи. Опубликовал статью, где утверждал, что язык манускрипта — протороманский. Очень складно объяснял. Ему сначала поверили, а потом засмеяли, ведь нет никакого протороманского. А недавно нашли мёртвым на чердаке собственного дома… Кто-то затолкал ему в горло кактус. Сейчас разбираются — до или после смерти.

— Похоже на детектив.

— Да. Вы же не посещали Бристоль прошлым летом?

— Нет.

— Это правда. Не посещали, я проверил. Хм…

Он пристально смотрит на меня, его глаза холодны и печальны, а череп лыс. Пожалуй, он немного похож на разумного варана. Или на облысевшего стервятника. Мне он неприятен.

— Почему вы не пьёте? Попейте воды. — очень сочувственно, даже сострадательно предлагает он.

Я молчу.

— Боитесь, что я вас отравлю? — пожимает он плечами, — Зачем мне? Если бы я хотел вашей смерти, то давным-давно бы это сделал. У меня есть оружие. Да я мог бы и задушить вас, голыми руками. Пока вы спите. У меня крепкие руки.

Этому я верю — под ветровкой угадываются плотные, тренированные мышцы. И шея у него борцовская. У такого не вырвешься.

— Вообще-то, я хочу есть, — устало замечаю я, — вы меня третьи сутки не кормите. Вы, я вижу, хороший спортсмен, может, и военная подготовка имеется — к чему тогда всё это? Я вам не соперник, даже сытый…

И я обвожу глазами тройной слой железных прутьев, окружающих меня со всех сторон. Уверен, что внизу, под камнем и бетоном, они тоже есть, и образуют замкнутую арматурную клетку. Капитальная конструкция.

Теперь его очередь усмехаться:

— Всё упираетесь, юлите… К чему всё это? Я не дурак, поверьте. Тройная трёхмерная таблица из чистого железа, на каждый узел — по доверенному заклинанию. Сами посчитайте число перекрытий и, соответственно — контрзаклинаний. А их ещё и распознать нужно, не так ли? Вы, наверное, большой мастер, но не настолько же. Кстати, время менять карты…

Он встал с табурета, с наслаждением потянулся. Да,