Том пожимает плечами.

— И что значит этот жест? — паникую я.

— Тебе не кажется, что ты немножечко спешишь?

— Том, милый, ты просто не понимаешь женскую душу, — говорит Джейми.

— Так просвети меня. Пожалуйста!

— Женщина обычно больше вкладывает в отношения, чувствует острее. Верно я говорю, Лей?

— Абсолютно.

Звонит телефон.

— Телефон! — вскрикиваю я.

— Спокойствие! — смеется Том.

Джейми разделяет мое волнение:

— Пусть прозвонит три раза.

После третьего звонка я беру трубку. Щелчок — сорвалось. Не выпуская телефон из рук, я говорю:

— Наверно, ошиблись номером.

— О, дружок, как жалко.

— Выпей еще шампанского, — услужливо предлагает Том.

Я спрашиваю:

— У тебя есть друзья?

— Полно, — Том наливает мне еще бокал.

— Это хорошо. Кстати, что празднуем?

Глаза обоих сияют, они глядят друг на друга, смущенные и счастливые.

— Нашу помолвку! — выдыхает наконец Джейми. Крепко поцеловав Тома в губы, она выбрасывает вперед тонкую ухоженную руку и вертит у меня перед носом огромным ослепительно сверкающим бриллиантом.

— Помолвку? Сколько же вы вместе?!

От моего вопля Джейми и Том разом подскакивают.

— Извините. — Я быстро справляюсь с собой. — Просто это так… неожиданно. И так здорово!

Сию же секунду иду топиться в Гудзоне.

— Сколько мы вместе? Месяца три? — прикидывает Том.

— Три месяца, — повторяю я в трансе.

— От судьбы не уйдешь, — поет Джейми.

— Да уж, — отзываюсь я. Надеюсь, это не прозвучало как «зелен виноград».

Шампанское кончилось; я пытаюсь уговорить Тома с Джейми распить со мной «Курвуазье», но они отказываются и, махнув мне на прощание, закрываются в ее спальне. А я остаюсь на диване, в одиночестве и безысходности, вцепившись в горлышко бутылки. Бокал? К дьяволу бокал! Я вытаскиваю пробку, запрокидываю голову и лью в себя жгучую жидкость. «Пусть будет горячо», — говаривал дедушка Митчнер, и мне становится горячо. Мне становится горячо снова и снова, а потом мне становится грустно. Я устала, я хочу умереть. Но я иду в ванную и чищу зубы. И перед смертью нужно выглядеть прилично.

Мне так жаль себя, что, забравшись в постель, я зажмуриваюсь и беззвучно лью слезы. Уголки рта ползут вниз в страдальческой гримасе. А тут еще это воркование за стеной, негромкий смех, музыка.

Ну почему ты не позвонил, Фрэнк? Почему?

Самоистязание только началось, как вдруг снова звонит телефон. Оборвав скулеж, я подскакиваю с матраса и рывком открываю дверь. После четырех звонков включается автоответчик. Настенные часы показывают полпервого.

— Привет, Лейла, это Фрэнк. — У него усталый голос. — Извини, что так поздно, — только что закончил запись. Мы заперлись в студии, и я никак не мог позвонить. Думал поговорить с тобой, но, похоже, тебя нет дома. Попробую завтра.

Меня нет дома? Где же мне быть? Шастаю со своими шикарными друзьями по светским тусовкам? Черта с два. На меня накатывает волна облегчения — жаркая, тропическая. Он не врет! Он и вправду работал! Конечно, он только что закончил запись, и понятно, что у него не было ни одной свободной минутки. Голос Фрэнка успокаивает меня, уверяет, что все будет в порядке. Я подхожу к автоответчику и пять раз прокручиваю сообщение, вслушиваясь в интонации. Врет — не врет? Неужто в самом деле за двое суток не нашел времени на звонок? А «позвоню завтра» не означает ли — сегодня?

Решаю поверить. Альтернатива была бы слишком трагична. Я кружусь в танце в обнимку с угловым столиком: впервые после нашей постельной встречи у меня появилась надежда. Забравшись обратно в кровать, пытаюсь уснуть, но после спиртного не выходит. Без конца бегаю то в ванную — глотнуть водички, то в туалет. Наконец погружаюсь в беспокойный сон. Мне снится, что я удираю от врага. Я стреляю, но пули не долетают или уходят в сторону перед самой мишенью. Бросаюсь к древнему телефону с диском — вызвать помощь, но все ошибаюсь номером. Звонки срываются, в трубке отбой.

Жадно глотая кофе, я брожу кругами по квартире и мучительно прикидываю, позвонить Фрэнку или нет. Нехорошо не позвонить человеку, если он оставил сообщение, но сейчас только полдевятого, он может подумать, что я прямо-таки сгораю от нетерпения поговорить с ним. Надо подождать хотя бы полчаса. Если он так поздно лег, то должен быть дома.

В девять я звоню. После четырех гудков голос Фрэнка произносит:

— Чего надо? Дождитесь сигнала и валяйте.

Я чуть не бросила трубку. Почему его нет? Нарочно, что ли, не отвечает на мои звонки?

— Привет, Фрэнк, это Лейла Митчнер. (На случай, если у него дюжина знакомых Лейл.) Получила твое сообщение вчера ночью. Спасибо, что позвонил. (Миленький дрожащий фальцетик.) Меня почти весь день не будет, но попробуй перезвонить, когда сможешь. Надеюсь, скоро поговорим.

Ах, какие мы подобострастно-любезные. Мой голос скакал по октавам, как у Мэрайи Кэри, когда она поет национальный гимн. Что в этом парне такого, что я вся трясусь как желе? Всем сердцем надеюсь, что он ничего не заметит.

На крик Густава с улицы я открываю ему дверь подъезда и слушаю, как он топает до шестого этажа на своих роликах. Его светлые вихры мелькают на лестнице то справа, то слева, и вот он передо мной — красный и потный.

— Отлично выглядишь, — сообщает он, с грохотом подкатывая ко мне, и целует в щеку.

— Только без твоих шуточек, Густав, я не в настроении.

— Какие шуточки? Я серьезно!

— Глубоко тронута.

— И правильно. — Он плюхается на матрас в гостиной, тяжело дыша. — Кстати-э, я вчера забыл рассказать. Этот придурок, О’Дебил…

— О’Мудак? Что он там еще выкинул?

— История шикарная, тебе понравится. Говорят, в один прекрасный день Ноэль решил попробовать новый рецепт фокаччи, знаешь, итальянская лепешка, а миксер-то — тю-тю!

— Ух ты, — оживляюсь я. — Класс!

— Разумеется, после случая с ножом Ноэль набрасывается на О’Шонесси, который, ясное дело, клянется-божится, что он, дескать, ни при чем. Ноэль чешет в затылке: мол, ему-то что ж теперь делать — топать к О’Шонесси домой искать миксер или как? Тем временем этот парень все прикладывается к коксу, и тут один из его шайки — помнишь ту ночь, когда мы ловили кайф?

— Еще бы.

— Так вот, один из этих бугаев заглядывает в окно. Пятница, я на соте, на кухне дым коромыслом…

— Господи, Густав, не тяни, как кончилось: хорошо, плохо?

— Очень плохо. — Он весь сияет. — Бугай сует в окно во-от такую пушку, метит в Ноэля и требует подать ему О’Ублюдка. Посетители сначала не въезжают, но тут какая-то слабонервная бизнес-дамочка замечает ствол и поднимает визг. Оскар в баре, нажрался до потери пульса, а Ноэль чуть не наложил в штаны, как баба-э. Он и слова не успел вымолвить, как Хавьер хватает Дэнни за халат и пытается вышвырнуть из кухни. О’Пидору не светит расставаться с жизнью, верно? Он как бешеный дерется с Хавьером, — Густав размахивает перед собой кулаками, — а его дружок-бугай, не будь дурак, включает этот… знаешь, такой химический душ, на случай пожара, с потолка брызжет? Эта вонючая пена заливает всю кухню. Посетители наутек! Кр-расота-э.