тебя заперли голышом здесь? Тебе, похоже, удобно сидеть там, и, может быть, мне нравится идея иметь голую женщину в моей комнате.

— Найди другую. Та блондинка, с которой ты был на днях, похоже, стремилась угодить, — шипит она.

Хороший ответ. Я знаю, что она ревнует к Габриэлле. Она не должна, но мне нравится ее ревность. Она выглядит красивее, и когда ее губы так надуваются, я представляю их вокруг моего члена.

— Иди сюда, — говорю я. Она напрягается.

— Почему?

— Блядь, иди сюда, Princesca. Если ты заставишь меня повторить, тебе это не понравится. Или, может быть, понравится.

Может быть, стоит еще раз отшлепать ее, хотя я надеюсь, что в следующий раз это будет больше для удовольствия, чем для наказания. Я думаю о том, как она отдалась мне прошлой ночью. У меня текут слюнки. Я хочу ее снова, но в следующий раз я хочу быть внутри нее.

Я ей нравлюсь. Я ей нравлюсь, и она не знает, что делать с притяжением, которое вспыхивает между нами, не больше, чем я.

Она слезает с подоконника и идет ко мне. От нее приятно пахнет, как и вчера. Я знаю, что Присцилла принесла ей кое-что. Я рад, что она приняла их. Эта сладость дополняет ее естественный аромат.

Когда она подходит ко мне, я протягиваю ей платье. Ее глаза расширяются, когда она понимает, что это ее.

— Мое платье. Мои вещи здесь? — Ее глаза ищут мои. Я почти чувствую себя придурком, что лишил ее этого.

— Да. Твои вещи здесь.

— Могу ли я их взять? — Она поднимает брови.

— В конце концов, — улыбаюсь я.

— Фу. — Ее плечи опускаются. — Почему я не могу получить их сейчас? Ты знаешь, как это странно?

— Есть несколько вещей, которые мне нужно, чтобы ты для меня сделала. Пришло время установить порядки.

— Что? Что мне еще нужно сделать, кроме того, что я уже сделала?

— О, гораздо больше, Princesca. Я хочу твоего послушания. — Я произношу это по буквам, потому что ничего подобного я еще не говорил.

— Послушание? Что ты, черт возьми, из себя представляешь?

— Ты лучше пойми меня и согласись, иначе будешь сидеть здесь голой до свадьбы. Ударь меня или нанеси ответный удар любым способом, и ты узнаешь, что значит быть запертой. Ты меня поняла? — спрашиваю я, удерживая ее взгляд.

— Я поняла.

— Единственный способ, которым ты покинешь эту собственность — если я так скажу. И когда я тебе что-то покупаю, ты это носишь. Когда я говорю тебе что-то сделать, ты это делаешь.

— Почему ты просто не завел собаку? — бросает она в ответ. — Недаром они лучшие друзья человека.

Я ловлю ее лицо и притягиваю к себе. Она ахает.

— Этот твой остроумный рот, нечто особенное. Такой притягательный, что я хочу его поцеловать, и такой дерзкий, что я хочу его заткнуть по-своему. Ты молчишь? Дорогая, если бы мне нужна была собака, я бы просто завел ее.

Я отпускаю ее. Она переводит дыхание. Сдерживает всхлип и разочарованно смотрит на меня.

— Ты как два разных человека.

Я понимаю, что она имеет в виду, но так и должно быть.

— Вот что ты получишь. Теперь надень платье, пойдем со мной на ужин, и мы поговорим о том, как ты получишь свои вещи.

— Ужин? — говорит она. Я улыбаюсь. — Хочешь, чтобы я поужинала с тобой?

— Я хочу, чтобы ты поужинала со мной.

— И ты хочешь, чтобы я надела то же платье, в котором была на балу? — замечает она и с любопытством оглядывает меня.

Я крепко стиснул зубы, когда меня застукали, но улыбнулся, увидев, что она такая наблюдательная.

— Да, — отвечаю я. — Что я могу сказать? Мне понравилось, как ты в нем выглядела.

Это время, когда я не мог иметь ее. Она была неприкасаемой, как и ее отец. Я снова был мальчиком, бедным в другом смысле, смотрящим на то, чего я не мог иметь. Я признаю это.

Если бы обстоятельства были другими, и она была бы не той, кто она есть, и ее чертов отец был бы не тем, кто он есть, я бы сделал ставку на нее. Я бы сделал ставку на нее и убедился, что она мне досталась.

Но посмотрите на меня сейчас.

— Почему ты не поговорил со мной на балу? — спрашивает она. Вопрос полностью сбивает меня с толку.

Я усмехаюсь, глубоко и низко.

— Нет… — Я качаю головой.

— Нет?

— Мы с тобой не те люди. Я не тот, кто станет бороться за тебя, Эмелия Балестери. Твой отец держал тебя в иллюзиях, но для меня ты такая же безжалостная, как и он, а значит, никто. Не ошибись, принимая нас за нечто большее, чем мы есть. Мы другие. Ты другая.

Её глаза наполняются слезами. Я чувствую себя дерьмово, но так надо.

— Сними простыню и надень платье, — приказываю я, и впервые она слушает и не спорит.

Она позволяет простыне упасть с нее, открывая мне ее наготу. Я смотрю на нее сверху донизу. Мой член твердеет. Я никогда не видел более идеальной женщины. Все в ней идеально. Все. Включая ее душу. Я не знаю, как Риккардо создал такое существо. Она, должно быть, пошла в свою мать.

Я улыбаюсь, когда она смотрит на меня. Ее щеки краснеют. Ее соски твердеют, а тяжесть ее груди подпрыгивает, когда она наклоняется, чтобы надеть трусики.

Она надевает бюстгальтер, а затем платье. Потом туфли. Но волосы у нее в хвосте. Я хочу, чтобы они были распущены, как на балу.

— Распусти волосы, — говорю я. И снова она делает то, что ей говорят.

С плеч струится струйка темных локонов. Она заправляет прядь за ухо. Я думал, что это ее стиль, но, похоже, она делает это по привычке.

Я протягиваю ей руку, и она берет ее. Мои руки тут же поглощают ее руки. Она чувствуется такой маленькой рядом со мной.

Мы выходим из комнаты. Я понимаю, что мы впервые идем вместе по этому коридору. Мэнни привел ее сюда в субботу вечером, и единственное взаимодействие, которое у нас было, было в этой комнате.

Несмотря на то, какое влияние я оказал на нее, на ее унылое настроение и на то, как я испортил все, что мы провели вместе вчера вечером, она, похоже, очарована этим местом.

Она смотрит на дизайн и декор коридора. С этой стороны дома у меня есть балкон, который выходит на первый этаж, и весь потолок сделан из стекла.

Пол во всем доме мраморный,