Они попрощались, и ученый сделал для себя важную пометку, что ни чистой одеждой, ни приятным запахом убийца не походил на наркомана или иного деклассированного элемента.

Ему пришло в голову, что надо еще раз встретиться со свидетелем Брячининовым. Вдруг тот в свете данных, которые стали известны сейчас Остужеву из диалога с женой, сумеет припомнить что-то новенькое?

Но сейчас – без двадцати час ночи – звонить было явно поздно.

Профессор замешкался, выходя из комнаты, а туда уже ворвались телевизионщики и стали настраивать аппаратуру перед записью.

– Что сейчас будет? – спросил профессор у одного из них.

Тот отвечал со всей почтительностью – и к одному из руководителей канала, каковым являлся Остужев, и к собственной программе: «Записываем «Поговори!».

Услышав это, профессор решил остаться. В самом деле: он трудится на канале три года. Канал существует, можно сказать, за счет того, что паразитирует на его изобретении – а ученый ни разу не видел от начала до конца ни одной снятой здесь передачи. Только урывками. Все ему некогда. А фактически, подумал он, это не что иное, как барски-пренебрежительное отношение к продукту, который (как он про себя считал) обслуживает низменные интересы не самых развитых масс. Может, ему стоит разобраться в феномене телепопулярности? Может, на самом деле все не так однозначно? И есть еще что-то, помимо неразвитых вкусов неразвитого населения, которому потакают циничные телевизионщики?

Вдобавок дома Остужева ровным счетом никто и ничто не ждало. Спал он, особенно когда не принимал антидепрессанты, мало, четырех-пяти часов хватало. Так зачем ему стремиться в свой поселок на Рублево-Успенском шоссе?

И профессор решил остаться в аппаратной. Его все знали, и никто, разумеется, не посмел бы выгнать главного изобретателя из святая святых. Напротив, откуда-то материализовалась незнакомая девушка, любезно проворковала:

– Хотите посмотреть, Петр Николаевич? Присядьте вот здесь. Принести вам чаю, кофе, воды?

– Нет-нет, благодарю. Спасибо, ничего не надо.

Запись ток-шоу была организована так же, как любого толковища на любом канале: зал с массовкой, кресла для спикеров, ведущий. Из аппаратной вели действо режиссер и продюсер. Имелось только два, но важных исключения, связанных с местной спецификой. Так как связь с потусторонним миром осуществлялась по ночам, программы приходилось писать исключительно за полночь. Вдобавок в эфир духов выводили следующим образом: в спецаппаратной (где сейчас находился профессор) устанавливали контакт с нужным лицом из загробного мира. Из студии ведущий устно задавал вопросы. Специальная стенографистка дублировала их для верности в письменной форме на «передатчике Остужева». Затем дух отвечал (если отвечал): буковки (или даже «эмодзи») появлялись на экране дисплея. И тогда их немедленно проговаривали вслух дежурный актер или актриса. Звук их речей отправлялся назад в студию, и ни у кого не возникало сомнений, что разговор идет непосредственно с загробным миром. Правда, случались помехи и небольшие задержки – словно общение происходит с космическим кораблем где-то на орбите Луны. Но это обстоятельство придавало даже, как говаривал Чуткевич, определенный «фан»: типа, не все так легко и просто в общении с умершими.

Конечно, можно было подготовить вопросы и записать разговор с тем светом заранее, а потом дать на экран в студию и вмонтировать в передачу. Не потребовалось бы собирать среди ночи гигантскую массовку – и платить каждому статисту вдвое, мучить в ночи героев, операторов и ведущих. Но, как показывал всемогущий рейтинг, непосредственный разговор, с живой реакцией героев и зала, смотрелся гораздо выигрышнее.

Вот и сейчас техники в спецаппаратной начали устанавливать связь с загробным миром, увидели, что нужный им дух находится, в принципе, в зоне доступа и сообщили в главную аппаратную, что можно начинать. Теперь нельзя было терять ни минуты, и в студии, обратившись ликом к камере с суфлером, любимец публики Артем Мореходов начал нагнетать обстановку – и всем по другую сторону экрана стало казаться, что он не начитывает заранее написанный текст, а заглядывает им прямо, непосредственно в душу:

– Исполнился ровно год, как ушла из жизни всенародно любимая певица Полина Лайт. – На мониторах появилось изображение героини: загорелая красотка с большим бюстом.

Остужев подумал, что, как часто бывает на телевидении, в словесах ведущего имеется большая доза перебора: никакая Лайт не была всенародная любимица, он, к примеру, хотя фамилию ее и встречал, но нисколько ее не любил и песни ни одной не слышал. А Мореходов нес свое:

– Однако споры вокруг наследства и наследников Полины не утихают до сих пор. И главный из них – с кем останется сын певицы, трехлетний Федор? Сейчас его воспитывает гражданский муж умершей, телеведущий Прохор Восьмерницкий, который даже не позволяет ребенку видеться с отцом и матерью Полины – с его родными бабушкой и дедушкой! Владимир Петрович, отец певицы, сегодня гость нашей студии! А главное – у нашего канала, впервые в истории телевидения, – градус пафоса в речи ведущего все повышался и повышался, – появилась возможность, – накал достиг наивысшей точки, – спросить мнение о создавшейся ситуации у самой покойной Полины Лайт!

Редактор, управляющий массовкой – в уголке, вне прицела камер, – поднял транспарант, на котором значилось: «УДИВЛЕНИЕ, ВОСХИЩЕНИЕ» – и аудитория отозвалась послушным восторженным ревом.

А Мореходов уже поскакал по теме, аллюр три креста:

– Владимир Петрович, отец Полины, только что вышел из больницы, куда был госпитализирован с подозрениями на инфаркт…

Огромные экраны в студии показали дородного, румяного мужчину под шестьдесят, голого по пояс. Хотя он сидел на довольно-таки сиротливой больничной койке, ничто в нем не создавало впечатления, что он хоть чем-нибудь болен.

А ведущий продолжал разливаться:

– …Однако Владимир Лайт нашел в себе силы приехать сегодня к нам на передачу для того, чтобы рассказать, что его несостоявшийся зять, телеведущий Восьмерницкий, оказывается, УКРАЛ, – последние слова были выделены в речи всем доступным Мореходову негодованием, – двадцать миллионов рублей, которые вся страна собирала на лечение Полины!

Редактор показала залу плакат «ГНЕВ», и массовка в едином порыве откликнулась осуждающим: «Бууу!»

В студии появился тот самый мужчина с монитора – отец умершей певицы, теперь одетый в костюм и очень гордый оказанным ему вниманием, – и уселся на главное место в студии.

– Расскажите, Владимир Петрович! – немедленно атаковал его Мореходов. – Что заставило вас сегодня прийти сюда?

– Восьмерницкий! – Герой попытался произнести это имя со всем доступным ему презрением и сарказмом, но, так как актерская игра явно не принадлежала к числу его талантов, вышло у него плохо. – Он не просто украл у нас внука! Он обкрадывает мальчика, обирает нас с женою – как раньше разорил нашу дочь!

Зал, достаточно разогретый, осуждающе загудел, теперь безо всякой подсказки редактора.