из моей охраны и отправитесь назад. У герцога на груди должен быть медальон. Вы заберете его и принесете мне, сюда. Но, если медальона там не окажется…, – королева наклонилась к самому лицу так и не вставшего с колен оруженосца, и глаза ее недобро сверкнули. – Если медальона там не окажется, вы ведь найдете его для меня, правда? Любой ценой найдете, даже если придется разыскать и перебить всех ТЕХ людей.

Оруженосец понимающе кивнул. Стараясь не смотреть на живот Изабо, он встал и боком попятился к двери.

– И еще.., – догнал его голос королевы. – Не спешите пока рассказывать о красных крестах, которые вам померещились.

2.

20 ноября – за три дня до убийства на улице Тампль – в ознаменование мира и согласия, которого требовали все принцы и сеньоры Франции, герцог Луи Орлеанский прибыл в Париж, чтобы протянуть руку дружбы своему давнему неприятелю – мессиру Жану Бургундскому. Кузены принародно обнимались, лобызались, обменивались драгоценностями и вместе приняли святое причастие.

Однако, показная дружба мало кого смогла обмануть.

В первую очередь – королеву Изабо.

«Бургундский волк подобрался к самому горлу», – подумала она тогда, готовая ко всяким неприятностям.

Но даже в самых смелых предположениях королеве в голову не могло придти, что уже через три дня произойдет это наглое убийство!

А самое главное – зачем?!

Бургундец не мог не понимать, что на него первого падет подозрение. И, раз уж решился на этакое злодейство, то либо он совсем обезумел, либо тайком заручился у Парижской знати настолько мощной поддержкой, что совсем ничего боится. И выходит, что бояться отныне следует ей!

Сидя на краю разметанной постели, почти не замечая волнующееся в утробе дитя, королева перебирала в уме все тревожные и подозрительные знаки последних дней и последних часов, которые помогли бы ей определить круг заговорщиков.

«Луи никогда не уходил от меня ночью – думала она, – всегда ждал рассвета. Но сегодня за ним прибежал посыльный и сообщил, что Томас де Куртез – камердинер короля – велел передать, будто мой полоумный супруг срочно требует герцога к себе.

На первый взгляд – не так уж странно. Шарль любит выдергивать людей из постели, поэтому Луи всегда держал в доме посыльного, готового бежать сюда, если понадобится. Но сегодня… Не странно ли? Неужели король знал о покушении?!»

Изабо сжала голову руками.

«Нет, не может быть! Во время приступов Шарль сам хватается за меч и разит всех без разбора, как это было во время похода на Бретань. Он не стал бы посылать камердинера – явился бы лично, и душа Луи сейчас горела бы в аду вместе с моей. Но, когда разум короля светлеет, никто и ничто не принудит его к убийству из-за угла. Значит, что? Значит, Бургундец подмял под себя ближнее окружение Шарля, и теперь те, кто управляет настроением короля, кормятся с его рук!».

Королеве стало жарко. Она подошла к узкой бойнице в стене, крестом прорезающей стену особняка, и жадно вдохнула отголоски холодного ночного воздуха

«Ох, Луи, Луи, с тобой последнее время было непросто, но теперь я осталась совсем одна. Очень скоро Бургундец добьется прощения за твое убийство, и только Бог знает, что в таком случае будет меня ожидать. Заточение? Изгнание? Если король к убийству непричастен, то сейчас коротышка, скорей всего, в бегах. Но он обязательно вернется! И когда вернется, станет здесь полновластным хозяином. Все будут искать с ним дружбы. И мне придется тоже…"

Королева безвольно привалилась к холодной стене.

Господи, и за что только этот злобный карлик так её возненавидел?! Что плохого она ему сделала? Всегда была мила, всегда тепло относилась к его отцу и братьям! Что же до политики… Боже мой, она всего-навсего любила Луи, поэтому и была на его стороне!

Перед глазами Изабо вереницей протянулись обрывочные воспоминания о последних трех днях. Вот Жан Бургундский выходит из-за спины короля, чтобы пожать руку Луи… Вот он наклоняется, чтобы поцеловать её… Вот смотрит – смотрит страшно и страстно… Вот протягивает руку вечером на приеме, чтобы вести её на танец, и снова смотрит так, что холодеет спина!

Внезапно, в голове королевы мелькнула спасительная и очень приятная догадка: «А что, если Бургундец просто влюблен и ненавидит меня потому что ревнует?»

Она быстро переставила светильник к полированной поверхности зеркала и жадно в неё всмотрелась.

«Я хороша, – сказала себе Изабо, поворачиваясь самым выгодным ракурсом. – Я все еще хороша… А три дня назад, в соборе, с животом, спрятанным под складками, причесанная и убранная, во всех своих драгоценностях была просто прекрасна! Вот потому коротышка и смотрел на меня так, как смотрят только ревнивцы, готовые на все!»

Пламя в светильнике дрогнуло, и отражение королевы затрепетало. От неверного света в глубинах зазеркалья что-то проплыло, пугая Изабо, и она невольно вспомнила…

3

Тринадцать лет назад, когда умер Шарль Мудрый, так и не успевший заключить политически выгодный брак между своим сыном и дочерью герцога Баварского-Ингольштадского, дело до конца довел опекун его сына – Филипп Бургундский. Ради того, чтобы иметь сильных союзников в Германии, он привез племяннику в качестве невесты 15-летнюю Елизавету, которую на французский манер все стали называть Изабо.

Ах, какие это были времена!

Народ тогда обожал свою королеву, отдавая должное её застенчивому взгляду, нежному цвету лица и безупречному вкусу. Изабо сама придумывала себе наряды, головные уборы и, желая скрыть маленький рост, ввела в моду каблук, так выгодно изменивший осанку дам французского двора. А еще – глубокое декольте, потому что ей всегда было что показать.

Изабо вздохнула, глядя в зеркало. Свободной рукой натянула сорочку на груди так, чтобы четче обозначились формы и залюбовалась отражением.

Да, грудь у нее – всем на зависть, даже несмотря на выпирающий живот и предыдущие двенадцать беременностей. Хорошо еще, что организм у Изабо обладает удивительным свойством восстанавливаться очень быстро. Не будь этого, все вынашивания и роды совершенно бы её изуродовали. Уж и так – по словам врача – последняя беременность завершилась трагично именно потому, что случались они слишком часто. Новорожденный мальчик умер почти сразу, а ведь она хотела назвать его Филиппом, в честь старого герцога Бургундского и вопреки всем возражениям со стороны Луи…

Изабо поникла и отпустила сорочку.

Ну вот – теперь возражать некому. Она вольна назвать будущего ребенка как хочет. И сейчас, скорей всего, назвала бы мальчика Луи. Жаль только, что и он должен умереть. Если и не в буквальном смысле, что