А Луи знал.

Изабо сразу поняла это по его лицу. Брат короля сам всегда хотел быть королем… И как раз накануне он впервые узнал от возлюбленной, как страдала она от назойливых супружеских домогательств!

Что скрывать, в первый момент тогда ей стало лестно: корона и королева Франции были для Луи равноценны. Но герцог Филипп остудил ее пыл. Как только всё улеглось и стало ясно, что король не пострадал, он велел унести умерших от ожогов дворян, взял побледневшую Изабо за руку и, якобы утешая, прошептал: «Не приведи мне Господь, мадам, узнать, что это было покушение. Виновному я сразу гарантирую плаху и пьяного палача с тупым топором впридачу».

Вот тогда-то она впервые и почувствовала этот противный холодок на спине. И вполне искренний испуг звучал в её голосе, когда, бросившись к мужу, она спрашивала, все ли у него хорошо…

Впрочем, в те времена было несложно обойтись без разбирательств и шума: сражение под Никополисом и пленение лучших дворян Франции – среди которых был и Жан Бургундский – перевесило гибель нескольких шутников. Разбираться не стали. К тому же король остался жив и разве что не очень здоров – но все равно обошлось… И теплые чувства к герцогу Филиппу стали еще теплей.

Однако, в те дни после изнасилования Изабо прекрасно понимала – если Луи и сейчас что-то задумает, ему это с рук не сойдет!

Времена изменились. Пришла пора расплачиваться за долгий безрассудный кутеж.

Герцог Филипп стар и болен, не сегодня завтра умрет, а его кривоногий сын будет только рад вцепиться Луи в горло. Граф Арманьякский слишком ненавидит Изабо, чтобы хранить верность до самого конца. А сам Луи… О Боже! Луи еще ни одно дело не продумал настолько, чтобы довести его до успешного окончания – всегда что-то складывалось не так!

Нет, случись что – им уже никто не поможет. «Плаха и пьяный палач с тупым топором!»… О Боже!

Но Луи так упрям! А после произошедшего удержать его сможет только чудо… Или…

Или другая женщина!

Ах, как горько было Изабо признаваться себе в этом. Но правда есть правда: женщины Луи всегда увлекали и отвлекали. И раз уж все равно отовсюду доходят слухи, что герцог изменяет своей королеве, то почему бы не использовать эту слабость себе во благо? Тем более, что последствия изнасилования не замедлили сказаться, и беременность, замешанная на нервном срыве, протекала очень и очень тяжело…

Изабо усмехнулась отражению.

Мужчины могут сколько угодно играть мышцами на турнирах, выпячивать грудь на балах и раздувать щеки, заседая в Совете. Все они легко предсказуемы и послушны, когда женщине приходит в голову блажь поиграть с ними, или наоборот, отдохнуть от них, дав поиграть другим.

Мариетта д’Энгиен и Одетта де Шандивер… Эти дуры до сих пор уверены, что только собственными чарами смогли увлечь одна – Луи, а вторая – короля. Но фокус в том, что и та и другая были просто вовремя приведены и посажены в нужные места, где их заметили как раз в тот момент, когда заметить захотели! Спасибо герцогине Анжуйской – это она очень кстати прислала одну, а другую уже давно подсунул герцог Филипп. Самим же девицам и объяснять ничего не пришлось, быстро сообразили как им повезло.

В итоге, в то время, когда в Меюн-сюр-Евр королева Изабо корчилась в родовых схватках, рожая ненужного ей сына Шарля, в Боте-сюр-Мари мадемуазель д’Энгиен готовилась стать матерью для мальчика, которого впоследствии назовут Жан Бастард Орлеанский, граф Дюнуа. И в это же время безумный король Шарль пристраивал голову на новую грудь, которая, по его мнению, была не хуже предыдущей.

«Идиллия», – с отвращением подумала Изабо, вспоминая события четырехлетней давности. Луи тогда так пошло ее обманывал, а выскочка Мариетта совсем обнаглела. То, что она шпионила для Филиппа Бургундского – это еще полбеды, но заявить во всеуслышание в присутствии королевы, что ЕЁ герцог подарил ей замок – это вообще ни в какие ворота! И Луи тоже хорош: от свеженького раскис, размяк, решил, что весь свет просто обязан его обожать… Господи, до чего же ничтожными становятся мужчины, когда смотришь на них глазами обманутой! И какой странной начинает казаться уходящая любовь…

Королева перекрестилась. Все-таки о покойном плохо нельзя… Но и хорошего из той поры вспомнить нечего. Глупости сыпались из Луи, как остроты из королевского шута, веселя его многочисленных врагов. Париж роптал, граф Арманьякский несколько раз открыто просил одуматься, но кто б его еще слушал! Для Луи все было прекрасно: там любовь, тут любовь, власть, Париж, Франция… И собственное самодурство. О, чертов Библейский змей, ну почему ты не подсунул яблоко Мудрости Адаму?!

Пришлось отравить эту дуру Мариетту.

А тут еще так некстати умер герцог Филипп. И его кривоногий сынок стал Жаном Бургундским, получив вместе с титулом отца все его полномочия. Теперь он являлся опекуном – и не только короля, но и королевских детей. То есть, говоря по простому, получил законные права влиять на дофина и воспитывать его по собственному усмотрению!

«Плаха и палач с тупым топором…».

Как только Луи узнал, что Бургундец едет в Париж, он тут же закатил Изабо настоящую истерику. Не хочу, дескать, делить власть с этим недомерком! И потребовал немедленного отъезда с ним и с дофином в Мелен, а оттуда в Шартр.

Наивный, он думал, что все еще имеет дело со старым герцогом Филиппом! Ан нет! Жан Бургундский оказался не такой уж дурак. Хотите ехать – пожалуйста, еще и лучше, но только без дофина. Поэтому, въехав в город и узнав о выходке Луи, Бургундец даже с коня не слезал – промчался от одних ворот до других и с половины дороги вернул наследника в столицу.

Встреча, которую по слухам им устроили граф Клевский и архиепископ Льежский, была сродни национальному празднику. Свора наконец-то получила вожака, способного повести ее на крупного зверя. И политические весы закачались с перевесом все больше и больше в одну сторону.

Если Луи собирал армию для похода на Париж, якобы узурпированный Бургундцем, тот немедленно выставлял армию, превосходящую втрое. И не забывал при этом призвать в свидетели того, что действует якобы не по своей воле, все нейтральные стороны в лице герцога Беррийского, герцога Бурбонского, а также других принцев и сеньоров, которые, как согнанные с лежбища секачи, съехались в Анжу к королю Сицилийскому…

Изабо потерла лоб рукой.

Вся Франция: Булоне, во главе с сиром Арпеданом,